Партия Медведя
В автобусе было много свободных мест. Они сели у окна. Шофер выбился из графика и теперь наверстывал упущенное время. Шульгин молча следил, как они обгоняли трамваи и троллейбусы. А Витковская, словно из благодарности, что Шульгин взял ее с собой да еще согласился пойти на репетицию, рассказывала ему о новом танце, который ставила им Евгения Викентьевна.
— Прошлый раз ты репетировал с нами литовский танец. А мы кроме этого начали «Лесную сказку». А может быть, со следующей недели начнем и «Новенького»…
— Выходим, — сказал Шульгин и пошел к двери.
— Помоги же, — попросила Витковская — она не торопилась сойти с подножки.
Шульгин протянул руку, и она, опершись, легко спрыгнула на асфальт.
— Экий ты недогадливый, не то, что Валерий.
— И правда, — сказал Шульгин, подходя к больничной двери. — Постой, я скоро… А если долго пробуду, не жди, я потом приду.
— Нет. Я хочу с тобой.
Шульгин вздохнул и открыл дверь. Подошел к овальному окошечку, за которым сидела седая девушка. Спросил:
— Можно пропуск к Устинову?
— Устинов… Устинов, — повторяла девушка, пока искала эту фамилию по спискам. — Вы кем ему приходитесь?
— Соседи мы, но… он просил, чтобы я пришел.
— К нему нельзя, молодой человек, только близких родственников пускаем. Пусть взрослые приходят. Вам нельзя.
Шульгин медленно подошел к Витковской.
— Ой, Сережа, что же делать? Помочь ведь мы ему не поможем?
Он молча кивнул и пошел за ней к выходу.
Они приехали к Дворцу культуры, быстро сняли пальто и поднялись в зал. Первой вбежала Витковская. Остановилась у двери и посмотрела на Евгению Викентьевну, которая в этот момент что-то объясняла танцорам.
— Простите, пожалуйста, за опоздание, мы…
— Да, Лариса, быстро! А где Сережа?
— Вот же он! — радостно показала Витковская на Шульгина.
Евгения Викентьевна подошла к нему.
— Кто к нам пришел во второй раз, придет и в третий. Мы тут посоветовались с ребятами и решили дать тебе партию Медведя. Трудно будет, но мы поможем.
— Спасибо, но…
— Никаких «но». Бегом переодеваться — и приступим… Так, встали на «Лявониху»… И-и, начали!.
Пианист ударил по клавишам, несколько пар закружились в танце.
— Идем, — шепнула Витковская. — Нас ждут.
Они забежали в дверь за роялем. Витковская втолкнула Шульгина за перегородку, и здесь он увидел одежду парней, которая была аккуратно развешана на специальной стенке. Внизу стояли спортивные сумки и обувь.
— Веселей, пожалуйста, в линию, в линию, — доносился голос Евгении Викентьевны. — Ровнее круг. Молодцы!
Ее звонкий голос заставлял торопиться и Шульгина. А когда он переоделся и вошел в зал, Витковская уже была здесь. Она приседала у станка и красиво отводила в сторону руку, сопровождая ее взглядом.
— Становись позади, — сказала она. — Делай то же, что и я.
На них никто не обращал внимания, и Шульгин подчинился. Но казавшиеся простыми в исполнении Витковской упражнения не получались у Шульгина. И все-таки он старательно копировал то, что делала она. И думал: «Зачем я здесь, когда меня Анатолий Дмитриевич звал в больницу?.. Ничего, надо воспитывать себя. Каждый человек собирает иногда волю, чтобы уметь ждать».
К нему подошел свободный от танца Валерий. Показал, как нужно держать руку, а затем оттянул носок и сделал грудь колесом.
— Выпрямись, посмотри туда, в верхний угол, и плечи разведи. Ты что, замерз?. Видишь, какая у нее линия? Держись так же, не горбись. И оживешь!
— Теперь — кадриль! — объявила Евгения Викентьевна. — Быстро, не останавливаться, начали! Веселее, с характером!.. Корпус! Положите корпус и голову на зрителя… А руки мягче! Нос — назад, на зрителя!! Молодцы! Отдыхаем.
Шульгин посмотрел на ребят и встретился взглядом с Наташей. Она улыбнулась и кивнула ему. И он кивнул. И тут же покраснел и отвернулся.
К Витковской подбежали девушки. Они там стали о чем-то разговаривать и смеяться. А рядом с Шульгиным появился Обносов. Как бы между прочим, спросил:
— Ты че на меня пер в прошлый раз?
— А, и ты здесь? — удивился Шульгин. — Я думал, после таких моментов, как тогда, больше не приходят.
— Сегодня после репетиции по мозгам получишь. Я такие вещи не прощаю. Запомнил?
— Послушай, — не выдержал Шульгин, — ты не знаешь, почему навоз дурно пахнет?
Обносов подобрал губы и наклонил голову, словно собирался боднуть. Сказал, прищурив глаза: