— Для себя оставлял, — сказал Шульгин.
— Зачем? — спросил Достанко.
— А что ему оставалось, если бы узнали, кто он?
— Для этого семь патронов не нужно, — сказал Поярков. — Достаточно одного.
— Он просил, чтобы я принес пистолет ему в больницу.
— Зачем?
— Не знаю. Но потом передумал и стал просить, чтобы я принес золото.
— Все правильно: сидеть на скамье подсудимых не в одиночестве, а рядом с мешком, набитым золотом, — больше веса. А там, глядишь, и снимут что-нибудь, по крайней мере, «вышку» не дадут, — сказал Поярков.
— Надо ехать, — сказал Зимичев.
— Верно, — подтвердил Достанко. — Сегодня разыщем денег, а завтра отправимся. Медлить нельзя.
— Деньги есть, — сказал Шульгин. — Устинов говорил, что у него в пальто много денег… Вот, — вытащил он пачку пятерок и рублей из кармана. Когда посчитали, оказалось девяносто два рубля. Решили, что на дорогу этого хватит, а на еду они достанут у родителей.
— Зря ты, Зима, своему брату послал, теперь бы денежки пригодились, — сказал Достанко.
— Найдем еще, если надо, — быстро проговорил Зимичев.
— Захватим перед самым отъездом, — сказал Шульгин и опустил деньги обратно в карман пальто.
— Только не забудь, — предупредил Достанко. — Этот листок-план я беру себе, так надежней будет. А то Шульгин у нас такой деятель, что и потерять может, — вон как измял.
Он расправил листок на столе, а затем аккуратно сложил и опустил во внутренний карман пиджака.
Шульгин задумался. Выходило, что завтра он не явится на концерт. Но дело, которое он задумал, было важнее. И он сказал:
— Решено. Только мне нужно предупредить Витковскую, что завтра я не приду на концерт.
— Дался тебе этот концерт, — сказал Достанко. — Что ты нашел?
— Не что, а кого, — поправил Поярков. — Витковскую!
— А ты знаешь, что она затащила тебя туда, поспорив с Достанко? — бухнул Зимичев.
— Не может быть… Ты врешь! — проговорил Шульгин.
Он думал, остальные наполеоны тут же подтвердят, что Зимичев врет. Но этого не случилось. Более того, Поярков медленно обошел вокруг стола и, усмехнувшись, сказал:
— Извини, Серый, но ты чудак… Я думал, знаешь… Она же с Колькой поспорила, что сумеет расшевелить тебя. Сначала и мы пробовали, но видим, она тебя к рукам прибрала, и отступили… А ты не знал? Спроси, — кивнул он на Достанко. — С какой стати нам врать? Или можешь спросить кого угодно из класса — перед Восьмым марта было… Так что скоро наш уважаемый Коля будет с ней рассчитываться.
Поярков говорил это спокойно и насмешливо. Он то близко подходил к Шульгину, то удалялся от него и смотрел в окно.
Шульгин засопел, опустил голову и мрачно спросил:
— Зачем вы мне об этом сказали?
— Чтобы знал, кто твои истинные друзья. И чтобы тебя не дурачили, как последнего дурака. И вообще я бы давно плюнул на этот ансамбль. Особенно теперь, когда у нас есть тайник, — сказал Достанко и по-братски положил Шульгину на плечо руку.
— Да при чем тут тайник? — спросил Шульгин.
— При том, что плюнь ты на этого полицая. Он и пикнуть не посмеет. Ему и пистолет не нужен, и так подохнет… А мы, если отыщем, знаешь, как заживем! Купим по мотоциклу, по кожаной куртке. Каждому — «Соню». Поселимся где-нибудь в пригороде, в палатке — знаешь, как поживем? На всю жизнь — память!
— А я бы нет, — проговорил Зимичев. — Если б много денег получил, к брату бы в армию съездил. Аж в Забайкалье!..
Поярков тихонько хихикнул и сказал:
— Вы рассуждаете, как дети. Неужели не ясно, что это золото нужно сдать государству? Так поступил бы любой нормальный человек.
— Ну, часть государству, а часть себе, — возразил Достанко. — Так было бы еще нормальнее…
Шульгин собирался иначе распорядиться тайником. И теперь, услышав от Достанко о мотоциклах и кожаных куртках, понял, что постучался не в ту дверь.
— Да, — произнес он. — Конечно. И все-таки, зачем вы мне об этом сказали?
— Чтобы не спал, снежный ты человек, — сказал Достанко. — Чтобы, наконец, был с нами. Особенно теперь, когда нужно срочно искать тайник. Стоит тебе сказать Витковской, что ты не явишься на концерт, и она с тебя шкуру спустит. Так что и ехать будет не в чем.
Шульгину не нравился этот тон. С ним разговаривали свысока, словно он был ребенком или не совсем нормальным человеком. Он походил по комнате, скомкал лист, где был обозначен тайник, и сунул его под книгу. Смерил взглядом Достанко и спросил:
— И вы спорили из-за меня?
— Ну, спорили. Человеком хотели сделать.