Тут же на лицо сели еще два комара, потом еще несколько, и вот уже целой тучкой вьются у глаз. Они визжат, будто сирены пожарных машин, и по-хозяйски размещаются на коже.
И теперь уже не было никаких сил выдержать. Шульгин закричал, пронзительно, страшно, с плачущим надрывом. А издали ему отвечало ехидное эхо…
Самое главное
Лицо горело так, словно к нему поднесли пылающий факел. Кричать Шульгин больше не мог — обессилел и охрип.
Он перестал мотать головой и сквозь тучу комаров увидел двух птичек. Они громко верещали и, быстро махая крыльями, зависли почти на месте в полуторах метрах от земли.
Но птицы не обращали на него внимания. Они по-прежнему крикливо летали над землей. Шульгин увидел в траве змею. Извиваясь, она ползла в его сторону. Темная головка, приподнятая от травы, казалось, смотрит ему в глаза.
«Все правильно!. Пока я был силен и свободен, ты не осмеливалась приблизиться ко мне. А теперь, когда со мной случилось это… Ползи, гадина, ноги у меня свободные, хоть тебя раздавлю!» — сказал он, желая, чтобы змея действительно подползла к нему. Хоть с ней он еще мог бороться.
Змея не обращала внимания на крики птиц. Казалось, она их не замечала. И вот уже до дерева, где стоял Шульгин, остается несколько метров.
«Ближе, ближе, — шептал Шульгин. — Но что это?..» Она остановилась и повернула крохотную головку в сторону. И тут же в траве появился какой-то серый комок. Он бросился на змею и схватил ее прямо за голову. Это был ежик. Змея извивалась и била своим телом по колючкам.
Он видел, как она слабела в борьбе, как ее хвост все медленнее поднимался и падал на траву. Птички уселись на ветку и замолчали.
«Молодец, еж, ты пришел вовремя. Но ты не спасешь меня».
Шульгин не мог ждать, что кто-то появится просто так, без его зова. Он снова стал звать на помощь. Его хриплый голос пропадал сразу за деревьями.
И вдруг… Что это? Откуда они здесь?
Он увидел троих. Они услышали его крики и шли на помощь. Деда он узнал сразу — тот ехал с ним в автобусе и одолжил лопату. И теперь под мышкой он держал петуха. Вместе с ним к Шульгину подходили две девочки в газетных пилотках.
— Ох ты, братка, хто ж тебя так? — спросил дед, разглядев, что Шульгин привязан. — Анютка, возьми ветку и адгани камарье.
— Деда, вожык пабег, — сказала другая девочка.
— Не да вожыкав тяпер… Хто ж тебя так? Чаму привязан?
— Спасибо вам, родные, — шептал Шульгин. — Спасибо…
— А я и то думаю: хлопец як хлопец, абящав племянницы лякарства даставить и не явився. Пайду, думаю сабе, пашукаю… Ох, брыдоты, увесь твар абъели — живого места няма. Смялей махай веткай, бачыш, камарьё не баицца, — сказал он и достал перочинный нож.
— Их нужно остановить, — простонал Шульгин. — Их двое и пистолет.
— Пачакай, герой, у сяле участковому расскажаш.
Дед передал петуха девочке и разрезал шнур. Шульгин упал на колени и ткнулся лицом в траву.
— Мне страшна, деда, — пропищала меньшая.
— Ничога, не бойся. Зараз ён очухается. Давно стояв?
— Со вчерашнего вечера, — сказал Шульгин и поднес руки к лицу. Распухшие, красные, они не слушались и только дрожали. — Спасибо вам, — сказал он и взял деда за руку. — Спасибо…
— Буде, буде, выпей вот малака, — предлагал дед и двигал высокий термос Шульгину. — Я и то думаю сабе: хлопец як хлопец, абящав племяннице у Ленинград лякарства даставить, а тут няма и няма.
Шульгин взглянул на меньшую девочку. У той на ресницах дрожали слезы — вот-вот рухнут ручьями по щекам.
— Спасибо тебе, — улыбнулся он ей…
Когда пришли в деревню, дед бросил петуха в огород и привел Шульгина к фельдшеру. Свою Анютку он послал за участковым, и вскоре за окнами раздался грохот мотоцикла.
Маленькая женщина-фельдшер в это время смазывала Шульгина едкой жидкостью. От жидкости исходил резкий запах и так щипало кожу, что у Шульгина навернулись слезы.
— Потерпи, паренек, потерпи хороший, — приговаривала она и обмакивала новую палочку с ваткой в жидкость.
Милиционер взбежал на крыльцо, быстро спросил:
— Приметы помнишь?
— Я гэта раницай у лес пайшов, — начал было дед, но милиционер его перебил:
— Постой, дед, потом расскажешь… Так помнишь?
— Да. В куртках брезентовых и шапки с козырьками. Один высокий, другой поменьше, коренастый. И шрам под носом. Высокого я в Ленинграде видел, в больнице, — говорил Шульгин, наблюдая, как в фельдшерско-акушерский пункт набивалось все больше пацанов и девчонок. — Я бы их и через сто лет узнал.