Он думал, что после этого никто не станет просить. И ошибся, потому что плохо знал своих сверстников. Стоило школьникам прослышать, что Поярков снимает только «выдающихся», как вдруг все стали требовать, чтобы Поярков обязательно сделал их портрет. Словно бы все в один день стали такими же выдающимися, как тетя Френя.
Поярков сфотографировал самых достойных — чемпиона города по классической борьбе среди юношей Виктора Лусто, круглую отличницу Майю Коновалову и свою одноклассницу Ларису Витковскую — лучшую танцовщицу и хореографа школы.
Но что стало твориться с другими, кого Поярков не считал выдающимися! Они упрашивали, настаивали и даже угрожали. Некоторые вообще обижались: «Ну, чем я хуже твоей Витковской?. Ее снял, а меня так нет? Подумаешь, она танцует! А зато я победительница математической олимпиады и, кроме того, умею вышивать гладью и болгарским Крестом…»
Поярков усмехался и говорил: «Детка, она ногами сделает гораздо больше, чем ты головой».
Слава Пояркова росла. И вскоре все поняли, что он действительно знает толк в людях.
Год назад он сфотографировал десятиклассника. А тот после этого поступил в университет, да еще совершил подвиг — спас тонувшую девочку. Отец девочки, капитан первого ранга, подарил ему кортик, а городская газета под рубрикой «Происшествия» поместила портрет героя, выполненный Поярковым.
Второй случай был еще убедительнее. Однажды на школьном вечере семиклассница Ира Кожухова читала свои стихи. Поярков подошел к сцене с фотоаппаратом. И все поняли: надо ждать событий! Так и случилось — не прошло и месяца, как на весь город по радио прозвучали новые стихи Ирины Кожуховой!
Тут-то все и началось! Отвергнутые Поярковым стали поговаривать о том, что дело вовсе не в их способностях, а в самом Пояркове: если сфотографирует, — значит, к этому человеку обязательно должна прийти слава.
Когда слухи о Пояркове дошли до директора школы, он вызвал знаменитого фотографа к себе в кабинет. О чем они там говорили — никто не знает. (Ходили слухи, что директор предложил Пояркову организовать в школе фотокружок.) Но сам Поярков — ох уж этот Поярков! — рассказывал так: «Когда я вошел, директор пожал руку и говорит: «Здравствуйте, Юрий Палыч! Садитесь, пожалуйста, в кресло, закуривайте… Говорят, вы снимаете выдающихся людей?» — «Бывает», — говорю и пожимаю плечами: дескать, что ж тут особенного. «И много уже наснимали?» «Порядочно. В нашей школе их видимо-невидимо, и все народ образованный, начитанный…» А вижу, мнется, чудак, будто стесняется. Но превозмог себя и продолжает: «Вот я человек не выдающийся, обыкновенный директор, но прошу и меня заснять. Если, конечно, мой образ вас вдохновляет». — «Не могу, Лаврентий Ильич, — говорю, — я действительно снимаю только выдающихся…» В общем, отказался. Думал, кричать станет: «Из школы не выйдешь, в восьмом классе тридцать три года сиднем просидишь, характеристику дам такую, что даже в ад не примут…» А он, хороший такой дядька, улыбнулся и говорит: «Молодец, — мол, — я тебя проверял. Только уж и придерживайся до конца этого полезного для нашего общества принципа — снимай то, что хочешь, что тебя вдохновляет. Тогда и сам не заметишь, как станешь известным человеком и настоящим художником!..»
Может быть, эта принципиальность и помогла Пояркову расти не по дням, а по часам. Сначала он снимал только для себя. Затем несколько удачных фотографий родители отобрали для семейного альбома. Потом — школьная фотовитрина, посвященная шефской помощи колхозу. Следующий шаг — городская газета с портретом студента-героя…
Поярков мечтал поскорее закончить школу и стать сотрудником знаменитого на весь мир журнала «Советский Союз». Теперь он и жизни своей не представлял без этого журнала. Он собирался стать выдающимся фотокорреспондентом, и если судить по тому, насколько популярен был Поярков среди школьников, то можно с уверенностью сказать, что он находился уже на полпути к своей мечте…
Лишь один человек — Шульгин — не обращал никакого внимания на всю эту шумиху вокруг доморощенного фотографа. Ему и в голову не приходило попросить Пояркова сделать его портрет.
Только раз, наблюдая, как Поярков фотографировал кошку, сказал:
— Давай и меня рядом.
— А кто ты?
— Ейный брат, — сказал Шульгин и даже покраснел от восторга — не часто ему удавался юмор.
— Тогда вставай на четвереньки и делай хвост пистолетом, — сказал Поярков.
— Как хочешь. Потом на коленях упрашивать будешь — не соглашусь, — равнодушно сказал Шульгин и зевнул, заметив, что зевнула кошка…