В течение нескольких дней он твердил себе, что не должен вникать в ее жизнь, не должен начинать того, что неизбежно закончится крахом. У них с Джейн нет будущего, что бы он ни чувствовал по отношению к ней. И только последний дурак мог пригласить Джейн остаться в его доме. Ведь все можно было предвидеть заранее. Да еще поцелуй ночью на террасе. О чем он тогда думал?
Хуже всего, что тогда Харви не думал ни о чем. По крайней мере, рациональная часть его мозга спала. Вместо того чтобы дать себе труд пошевелить извилинами, он отдался чувствам. Наслаждался свежим дыханием Джейн, приятным запахом мыла, звуком ее голоса, таким мягким и сексуальным в ночной тишине, серебристыми бликами, запутавшимися в густых буйно-рыжих волосах, которых ему до боли хотелось коснуться. И с необычайной остротой воспринимал близость Джейн, стоявшей рядом в тонком ночном халатике.
И Харви не устоял.
И теперь она здесь, в его доме, в его жизни, и он не может придумать мало-мальски благовидного предлога, чтобы аннулировать свое приглашение и попросить Джейн уехать. И с каждой своей улыбкой, с каждым смешком эта женщина все глубже входит в его жизнь.
Да еще эти слезы. И фотография ребенка. Нет, он ничего не хочет знать о ее жизни. Не хочет!
— Кто это готовил? — спросил Харви, глядя в свою тарелку. — Пайвари?
— Я, — ответила Джейн.
Это было настоящее произведение искусства: цыпленок в имбирном соусе, украшенный оранжевым манго, красным и зеленым перцем, желтыми кружочками лимона. Джейн любила поиграть с пищей. Сегодня в ней взыграл дух экспериментаторства, и она упросила Пайвари уступить ей свои владения.
— Я так и подумал, — сказал Харви.
— Почему?
— Это блюдо похоже на вас. — Он отправил в рот кусочек. — Такое же пряное и красочное.
Джейн рассмеялась, слегка удивленная его легкомысленным замечанием.
— Мне казалось, вы любите всякие пряности. Я имею в виду пряную пищу, — спохватившись, что первая фраза прозвучала двусмысленно, уточнила Джейн.
Харви бросил на нее быстрый веселый взгляд.
— Да, мне нравятся пряности.
— Мне тоже. — Пусть понимает, как хочет.
— Вы любите готовить? — неожиданно резко спросил Харви.
— Да, если я могу придумать что-то новенькое или если есть какие-нибудь особые ингредиенты… Ну, вы понимаете, если можно поэкспериментировать.
Харви быстро взглянул на нее, в его глазах — Джейн готова была поклясться — промелькнул дьявольский огонек, и она ощутила глупое, совсем не по возрасту, смущение.
— Я говорю о кухне, — холодно уточнила Джейн.
— Разумеется, — подтвердил Харви и подцепил на вилку кусочек перца.
— Пайвари долго сомневался, можно ли мне доверить приготовление обеда, — сказала Джейн. — Боялся, что я не смогу угодить вашему вкусу, и тогда беда.
— Я скажу ему, что беру на себя всю ответственность, пусть даже вы сожжете обед, — торжественно произнес Харви и поднял стакан с вином. — Неудивительно, что ваше желание встать к плите обеспокоило его. Ведь он на этом посту лет тридцать или около того. Так что если вам захочется научить его чему-нибудь новенькому, — пожалуйста. Кулинарное разнообразие нам не помешает.
— Он очень хороший повар, — встала Джейн на защиту доброго Пайвари.
— Но его репертуар, я бы сказал, довольно однообразен, все время, насколько я помню, он готовит одно и то же.
Готовить Пайвари учила мать Харви. Джейн видела один и тот же почерк на полях поваренных книг и на старых листках бумаги, которые Пайвари хранил как величайшую драгоценность. Округлый, твердый почерк. И все эти годы Пайвари готовил то, чему его научила хозяйка, строго следуя рецептуре. А когда ожидались гости, пек шоколадное печенье.
— Вы скучаете по своей матери? — неожиданно вырвалось у Джейн.
— Нет, — ответил Харви, не поднимая глаз от тарелки.
Ничего удивительного, подумала Джейн. Когда она умерла, Харви было лет десять-двенадцать. И все же в его скупом ответе Джейн уловила странную сдержанность, даже холодность. Она отпила глоток вина.
— Вы часто вспоминаете о ней, о том времени, когда были ребенком?
— Нет. Я не трачу время на воспоминания и размышления о прошлом.