— Да, вы правы.
Марийка улыбнулась.
— Права, конечно. Поживите немного на селе, и сами в этом убедитесь.
— Везде свои проблемы, одни других сложнее.
— Так-то оно так. Да кто их опишет!
Петринский тер руки, чтобы они побыстрее согрелись, то и дело поглядывая на девушку. Она снова вышла в кухню и вернулась с глубокой металлической миской, из которой поднимался ароматный пар.
— А теперь толкай, сколько хочешь! — сказала Марийка, повязывая бабушке белую салфетку.
Старуха виновато молчала. Она повернула голову к печке и не отрывала взгляда от мужчины, который отогревал покрасневшие руки. Ей хотелось его о чем-то спросить, но ее мысли не достигали языка. Наконец она проговорила:
— Открой дверцу!
Петринский засмеялся.
— Только это и остается — открыть дверцу да самому влезть…
Старуха смотрела на него одобрительным взглядом, а Марийка продолжала пихать ей в рот ложку, разливая горячий суп на салфетку.
— Открой, открой! — бормотала, давясь, старуха.
Марийка прикрикнула на нее, чтобы помолчала, и повернула ее к окну, чтобы не отвлекалась. А гость шарил по карманам в поисках сигарет.
— Здесь курят?
— Нет! Запрещено!
— Жаль! А то я хотел выкурить сигарету.
— Можете выйти во двор.
— Холодно.
— Ничем не могу помочь.
Старуха снова повернулась к печке.
— Открой, открой дверцу!
Петринский ее успокоил:
— Я уже согрелся, бабушка!
Потом добавил, глядя, как девушка вливает суп в раскрытый рот:
— У нее еще есть зубы?
— О, еще какие! Берегитесь! — засмеялась Марийка. — Кусают, как клещи, пальца в рот не клади!
Петринский нарочито удивленно выпучил глаза — ему было приятно, что его обманывают.
— Пластмассовые?
— Нет, железные!
— Почему же не золотые?
— Потому что мы не настолько богаты, чтобы вставлять золотые зубы.
— Вы правы! — согласился Петринский и положил ногу на ногу, довольный, что беседа завязалась, хотя бы и о зубах старухи.
В это время Марийка уже влила в автоматически открывающийся и закрывающийся рот последнюю ложку, вытерла вымазанный подбородок бабушке салфеткой и пошла в кухню, чтобы оставить миску.
Оставшись одни, Петринский и старуха долго рассматривали друг друга. Марийка подошла к приоткрытой двери, чтобы послушать, о чем они говорят.
— Ты почему мне не писал? — упрекнула старуха. — Сколько раз я просила писать мне.
— Я вас не понимаю, — сказал Петринский.
— Не хитри.
— Я пишу очень регулярно.
— Куда пишешь?
— Да повсюду.
— Врешь!
— Прошу вас, вы не правы.
— Нечего меня просить.
— Вопрос информации, гражданочка.
Старуха протянула руку к столу и взяла из плетеной корзиночки красное яблоко. Вытерла его о юбку и подала писателю.
— В нем куча витаминов. Ешь! Мне запрещают.
Ее искусственные челюсти зловеще сверкнули. Писатель выронил яблоко и наклонился за ним к печке. Подобрав его с пола, сказал, что ему не запрещают есть яблоки, да зубы никуда не годятся, поэтому он не может их жевать.
— Не годятся! — повторила старуха. — Разве я учила тебя таким глупостям? Возьми другое яблоко и не обращай внимания на зубы!
Она взяла со стола и бросила ему второе яблоко, которое Петринский поймал в воздухе.
— Вот это да! — продолжала хихикать старуха. — Уж не из цирка ли ты? Люблю циркачей!.. Лови еще одно. Сплошные витамины!
Обрадованная своим открытием, старуха начала еще старательнее бросать яблоки из корзиночки к печке Петринский едва успевал их ловить, уклоняясь от попаданий в голову. Но тут из кухни вернулась Марийка, опрятная и подтянутая. Наблюдая за перестрелкой, она с серьезным видом спросила:
— В волейбол играете?
— Да, — ответил Петринский, — но она страшно ловкая!
— Какой счет? — спросила Марийка и наклонилась, чтобы собрать с пола рассыпавшиеся яблоки. — Видать, бабушка победила.
— Принеси еще! — хихикнула старуха. — На столе кончились.
— Принесу, только потом, когда выспишься… Ведь мы с тобой договорились… После обеда по крайней мере часок тебе нужно спать.
Старуха недовольно вздохнула. Марийка попросила гостя пойти в кухню и подождать, пока она не уложит старуху. Петринский подчинился. Вошел в небольшую кухоньку, сел на застланный домотканым одеялом топчан и достал блокнот, чтобы записать вопросы, которые решил задать девушке. Когда Марийка вернулась, он был уже готов и ждал, сжимая в руках шариковую ручку.