Влаев долго мечтал, лежа в постели, представляя себе, как построит в Сырнево псарню. Потом заснул; когда он снова открыл глаза, Петринский уже проснулся, смотрел в потолок и курил свою первую утреннюю сигарету. Самое большое удовольствие ему доставляло курить в постели, обдумывать свои рассказы и романы и, как он выражался, бродить по звездам.
— С добрым утром! — прервал его мысли Влаев. — Как спали?
Петринский повернул голову — он совсем забыл о присутствии заготовителя, — и ему стало неприятно.
— Не замерзли? — продолжал любезно Влаев.
— Замерз. Что-то голова побаливает.
— Хотите аспирин? Западногерманский, «Байер»!
— Спасибо. Пройдет.
— Не надо было мешать напитки. Я никогда не смешиваю, принцип у меня такой.
Петринский загасил недокуренную сигарету о железную спинку кровати и укрылся по самую шею, чтобы согреться, да и не хотелось выслушивать спозаранку поучения. Влаев встал, подошел к окну и начал делать утреннюю гимнастику, разводя руки в стороны и приседая, он неуклюже поворачивался, но каким-то чудом сохранял равновесие. Потом заготовитель принялся за массаж живота, похлопывая ладонями и пощипывая жировые складки. Завершил он зарядку бегом на месте, стараясь доставать пятками пониже спины.
— Зимой всегда прибавляю в весе, — сказал он, массажируя виски, — но в марте берусь за кросс.
Петринский снова закурил. Влаев быстро натянул брюки и убежал в кухню, чтобы не дышать табачным дымом.
Что происходило в кухне, Петринский не знал, но вдруг до него донесся шум и женский голос:
— А температура есть?
— Не знаю, — отвечал Влаев, — у меня нет градусника.
— Я принесу из амбулатории.
Услыхав этот голос, Петринский вскочил и первым делом взялся за электробритву. Пока он брился и приводил в порядок бакенбарды, Влаев поднялся наверх и сообщил ему, что санитарка пошла в амбулаторию за градусником.
Вся компания, за исключением Близнецов, была подвергнута медицинскому осмотру. Была измерена не только температура, но и давление. Оказалось, что все здоровы, но несмотря на это сотрудница медицинского учреждения заставила их принять по таблетке аспирина и выпить по стакану капустного рассола.
Доставая из-под кушетки свои целлофановые пакеты, Влаев не преминул вспомнить последнее постановление Совета Министров об экономии сырья, почти назубок цитируя соответствующие статьи.
— Государство не может разбазаривать и транжирить народное добро, — резюмировал он, торопливо завязывая мешки, чтобы отнести их в свой пикап, занесенный выпавшим ночью снегом.
— Экономия! — кричал Влаев. — По всем линиям — экономия!
Выкрикивая лозунги, он уже протискивался в дверь вместе с мешками, как вдруг отпрянул назад. Мешки выпали у него из рук. В дверях стояли двое незнакомцев. Изо рта у них шел густой пар, брови покрыты инеем, под бараньими папахами мигают глаза. Один из них был в очках.
— Товарищ Чукурлиев?
— Нет, я Влаев!
— Влаев? — переглянулись незнакомцы.
— Да.
— Впрочем, вы-то нам и нужны!
Влаев отступил еще на шаг назад и споткнулся о мешки. Несколько обглоданных костей покатилось по полу, но никто на них даже не взглянул. Все смотрели на незнакомцев.
7
…Почему пришли его арестовывать, мы так и не поняли, — писал позднее в дневнике Петринский. — Ясно было только то, что он очень испугался, потому что забыл целлофановые мешки с объедками. Незнакомцы зажали его с двух сторон и повели к газику, на котором приехали. В это время бай Стефан вспомнил о мешках, но газик уже пробивался по снегу, оставляя за собой синий дымок. Я вопросительно посмотрел на бай Стефана, но он не ответил, только с досадой махнул рукой. А Марийка многозначительно усмехнулась, говоря: «Ему не впервой!» Бай Стефан цыкнул на нее, чтобы помолчала, если не знает. Потом послал отнести мешки во двор. Марийка послушалась, но когда вернулась, снова заговорила о Влаеве. Бросила в меня снежком и попала в голову. Я почувствовал это как аллегорию. Смутился и озадаченно взглянул на нее, а она показала мне язык и побежала прямо по сугробам к амбулатории, размахивая медицинской сумкой…
— Мы с вами, бай Стефан, должны побеседовать, — начал Петринский, удобно устроившись на топчане. — Я больше времени терять не могу. Сегодня решил уехать в Софию.
Старик вздрогнул:
— А что же ты делал до сих пор?
Петринский достал блокнот и задал первый вопрос: