Он указывал на зияющие пустые квадраты, вздыхал и охал, словно похитители ограбили его душу. Потом открыл резные царские врата, которые, слава богу, пока еще не сняли с петель, и с отчаянным воплем протянул руку к оголенному каменному престолу:
— И престол ограбили! Не постыдились посягнуть и на святую чашу, из которой причащались столько поколений… Смотрите!
Он перекрестился и вошел в алтарную часть.
— Вот здесь стояла чаша, а здесь крест. Посередине — Евангелие в золотом и серебряном окладе с очень интересным орнаментом в виде виноградной лозы в тексте… А по бокам стояли два больших серебряных подсвечника. Их тоже нет. А ведь они числятся на пономаре!
— Я в этом деле не повинен, отче, — отозвался дед Радко, — это все старый поп, царство ему небесное! Он дал ключи Влаеву. И с тех пор все и пошло, и поехало… Попробуй останови! А я в сорок четвертом, после девятого сентября, из пономарей ушел…
— Знаю, знаю! — поднял руку протосингел. — Влаев виновен. И ответит за свои поступки! Но вы-то где были? Куда смотрели, когда он приезжал и крутился в церкви? Даже крест с купола снял с вашего согласия…
— Влаев говорит, что крест с купола сняли сразу после девятого сентября, — отозвалась Марийка, — члены клуба атеистов.
— Какого такого клуба?
— Атеистов. Влаев был активистом, но в городе. В Сырнево он приехал позднее, но уже не как активист, а как трудящийся…
— Нет, барышня! — возразил протосингел. — Я-то уж знаю, когда с купола исчез крест…
— Когда?
— Когда решили превратить церковь в клуб. Тогда-то и сняли крест.
— Я этого не помню, — сказал Марийка.
— Тогда ты была еще ребенком! — оборвал ее дед Радко.
— Но я помню, что крест был!
— Это был другой крест.
Завязался длинный нудный спор об исчезнувшем кресте. Петринский и протосингел продолжали осматривать достопримечательности храма. Изо рта протосингела шел пар. Петринский дрожал от холода, но не знал, как вырваться из лап «экскурсовода», эрудиция которого все больше и больше его тяготила. Петринский почти не слушал. Но, увидев икону «Вознесение господне», написанную пусть неумело, но довольно точно и изображавшую летящего в небо Христа, остановился и долго ее рассматривал. В сущности, это была не просто человеческая фигура, поднявшаяся и протянувшая руки к вселенной… Это была ракета, летящая в Космос, потому что и форма тела, и огненная струя в ногах летящего Христа напоминала нынешние ракеты. Петринский был поражен: он долго разглядывал огненную струю. Где-то он уже читал о подобной ракете, изображенной на какой-то старинной иконе. И воображение его лихорадочно заработало.
— Это старинная икона? Давно она здесь?
— С незапамятных времен, — гордо ответил протосингел, — она здесь самая древняя. Слава богу, что хоть ее-то еще не украли!
— Какого она происхождения?
— Византийского.
— Кто-нибудь ею интересовался?
— В каком смысле?
— С научной точки зрения.
— Нет.
— Удивительно! — Петринский отошел на несколько шагов, чтобы охватить взглядом всю икону. Сейчас летящий Христос еще больше стал походить на ракету, особенно этой огненной струей, вырывающейся из-под ног. Впечатляли и его руки — они были сложены над головой, но так, что придавали всей фигуре аэродинамическую форму, чтобы она, устремленная ввысь, легче пробила толщу облаков, оторвалась от земного притяжения и унесла Христа в бесконечные просторы вселенной. «Нет, нет, — думал Петринский, — это не ракета! Это знак прошлого, весть древних космонавтов, послание исчезнувшей цивилизации…» И он достал блокнот. Записал: «Космонавт в Сырнево». Потом он прищурился и долго, как художник, пытающийся охватить общие контуры картины, созерцал огненную струю и возносящегося на небо бога. Протосингел пояснил:
— Струя, которую вы видите, — это Святой Дух… Как вы знаете, бог един, но в трех лицах… Обычно Святой Дух изображают в виде голубя, но здесь художник позволил себе изобразить его в виде огня… Можно и так.. Огонь — символ знания.
Петринский разволновался. Он уже представлял сюжетную канву своего будущего романа. В его воображении даже мелькнуло название «Летящий Христос», но он не посмел снова достать блокнот, чтобы не вызвать этим любопытство и не разжечь с новой силой экскурсоводческие страсти протосингела. Он только самодовольно вздохнул и вернулся на землю. Было холодно. Плиты храма дышали холодом. От стен и и из-под купола с благословляющим богом Саваофом тоже тянуло холодом. Кто-то разбил верхние оконца, а может быть, это сделали птицы, потому что у подножия божьего престола ласточки свили гнездо. Сейчас ласточек не было, но весной и летом здесь, в божьем храме, должно быть очень весело. Петринский тер руки, пытаясь согреться. Марийка предложила выйти из церкви во двор, пока все окончательно не замерзли. Бывший пономарь шел за ней следом и продолжал доказывать насчет креста. Но она его абсолютно не слушала, потому что тоже закоченела. Только протосингел суетился, готовый, как видно, еще долго оставаться здесь, в божьем храме, среди икон, объяснять молодому поколению и поучать его.