— Идемте в амбулаторию, — предложила Марийка, когда они вышли из храма, — я приготовлю липовый чай, согреемся. Согласны?
В сущности, предложение относилось в первую очередь к Петринскому, но все с удовольствием приняли его, словно приглашение касалось их всех.
И всей группой они отправились в амбулаторию пить горячий липовый чай. Там они застали доктора Москова. Естественно, компанию он встретил с известным недоумением и даже сердито. Особенно он злился на свою помощницу, забросившую все дела ради того, чтобы угодить протосингелу. Доктор Москов был в курсе всех историй, связанных с иконами. И злился, что Марийка лезет в это темное дело по своей глупости и девичьей наивности. Потому-то он и обрушился на нее, как только она переступила порог:
— Что у тебя, других дел, кроме как улаживать дела митрополии, нет, что ли?
— Извините, доктор, извините, — забубнил баритоном протосингел, — девушка абсолютно не виновата… Это я ее вызвал…
— Но у нее нет ничего общего с вашими иконами…
— Прошу вас!.. Давайте сначала отогреемся, а уж потом и поговорим по этому вопросу… Ну-ка, Марийка, приготовь нам липового чаю… А то мы совсем замерзли!
Компания расположилась вокруг стола. Марийка пошла готовить чай. И вскоре по комнате поплыл приятный летний аромат. А потом на столе появились фарфоровые чашки, из которых поднимался горячий пар. Замерзшие гости шумно начали отхлебывать. И протосингел, отогревшись и настроившись на деловой разговор, подробно объяснил, больше доктору, чем остальным, зачем он приехал в Сырнево… и что случилось с арестованным Влаевым.
— Клубок разматывается! — говорил протосингел. — Мы уже напали на следы банды, действовавшей в национальных масштабах… Я уполномочен органами безопасности расследовать этот вопрос в Сырнево…
Доктор Москов иронически посмеивался, поглядывая на Петринского. Писатель уткнулся в чашку, жадно прихлебывая ароматный напиток, и его сознание медленно оттаивало. Он уже был способен трезво рассуждать, хотя мысли его все еще кружились вокруг ракеты, уносящей во вселенную Христа. Постепенно у него созрело желание остаться в Сырнево еще на несколько дней, снова побывать в храме и еще раз осмотреть икону. Тем более что протосингел сообщил о «наличии икон», заброшенных и забытых на чердаке. Вопрос о том, что он остается в Сырнево, был для него почти решен, когда зазвонил телефон. Из окружного управления милиции доктору Москову неизвестно почему сообщали, чтобы он немедленно отправил медицинскую сестру Марию Чукурлиеву в город в связи «со следствием по делу Влаева». Сначала Москов попытался отговориться, но распоряжение звучало как приказ. Доктор положил трубку и с омерзением посмотрел на протосингела. Потом гневно сказал девушке:
— Собирайся! Я тебя отвезу.
Все с удивлением смотрели на доктора.
— Говорил я тебе, чтобы не совалась в эти дела! — продолжал он, снимая белый халат. — Вот и доигралась… Культурно-просветительная работа! Иконы, глупости!
— Доктор! — попытался прервать его протосингел.
— Прошу вас! Оставьте вы меня с вашей церковью! У меня и без того по горло работы!..
Слушая разгоряченный разговор доктора и протосингела и глядя на побледневшее лицо Марийки, виновато понурившей голову, Петринский понял, что стал свидетелем какой-то невероятной, запутанной истории. Он встал, тихонько вышел из амбулатории и, ни с кем не прощаясь, почти сбежал на своем «Трабанте» из Сырнево. Позднее этот его поступок был оценен как подлое бегство, о чем он сам очень сожалел и никогда не мог себе этого простить.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
9
Учительница Евдокия опоздала. В последнее время часто ремонтировали трамвайную линию. Да и директор стал каждый вечер после уроков собирать «преподавательский коллектив» на летучку, чтобы поговорить о дисциплине и успеваемости в школе. Вроде бы и ученики-то — одна ребятня, с первого по восьмой класс, а ведь бьют в парке фонари, потрошат телефонные будки, курят в туалете. Двое усатых восьмиклассников, второгодники, даже как-то сбежали в глубинку, жениться. Слава богу, что Евдокия занималась начальными классами, хотя от них голова болела не меньше. Особенно ей докучали некоторые мамаши — члены родительского комитета, которые не оставляли ее в покое до тех пор, пока она не ставила их детям отличную отметку.