— Я больше ждать не буду, — сказал он. — Если через месяц не получу ответа, прекращаю переговоры. Не сошелся на вашем участке свет клином.
Накачав резиновую грушу, он сосредоточенно смотрел на аппарат. Синий нос и красная шея побледнели.
— Плохо, плохо! — бормотал Москов, убирая аппарат. — Плохо! Вот что получается, когда не слушаешь, что тебе говорят.
И добавил еще что-то на латыни. Марийка сразу же достала из стеклянного шкафчика лекарство и подала его доктору. Оглядев старика внимательным, участливым взглядом, он весьма строго сказал, что если и это лекарство не поможет, последует то, чего все мы боимся…
— Ясно?
— Как же не ясно! — усмехнулся бай Стефан. — Куда уж яснее!
— Шути, шути! А перед обществом я за тебя отвечаю. Меня потом спросят: так-то ты заботишься о номенклатурных кадрах!
Бай Стефан вздрогнул. Это слово он слышал во второй раз после совещания бывших борцов-антифашистов в Тырново. Раньше он его не слыхал. Попробовал было повторить, но язык никак не поворачивался, и он так и не смог.
Доктор продолжал давать ему советы и бранчливые наставления, подчеркивая большое значение борцов, чудом оставшихся в живых после кровопролитных боев с капитализмом и фашизмом за торжество социализма… Сейчас за них отвечал он, Москов: и за давление, и за диабет, и за склероз, который уже стучался в их кровеносные сосуды…
— Ясно?
Конечно, ясно, думал себе старик, но что же ты прямо не скажешь, куда клонишь, а все ходишь вокруг да около?
— Мои планы тебе известны, — продолжал Москов, по-своему истолковав молчание старика. — Через месяц привезу камень и кирпич. Цемент уже купил, осталось достать еще несколько мешков. О рабочих и каменщиках переговорил с председателем агрокомплекса. Можно и на частных началах. На первое время мне нужен навес для материалов. И сторож. Сторожем возьму тебя, за плату, конечно.
Старик смотрел на свои руки — они на самом деле немного опухли и посинели. Да и ногти ломаные, грязные от работ по хозяйству. Узловатые, вздувшиеся жилы вьются по-рукам, а ладони тверды, как подошва, от мозолей, натруженных с самого детства. Они походили скорее на ступни ног. Старик сжал их в кулаки и постарался спрятать под столом, чтобы не видел доктор.
— Котлован выкопаю дней за десять, — продолжал Москов, — оконные рамы и двери заказал в Трявне вместе с потолками, остальное проще. Остается только договориться. Покойная была в свое время согласна.
Бай Стефан вздрогнул. Покойная явилась ему этой ночью, предчувствуя, что доктор Москов снова поставит вопрос о дворовом участке. Упоминание о ней взволновало старика.
— Ты вот упрямишься, а она дала мне свое согласие, — продолжал доктор. — Почему?
— Потому что ты ее лечил.
— А тебя разве на лечу?
— Это совсем другое.
— Почему это другое? И ты нуждаешься в медицинском наблюдении.
— Нуждаюсь, как не нуждаться. Но это совсем другое.
— Это ты так думаешь.
Старик опустил руки вниз. Не знал, куда их девать.
— Каждый человек нуждается в медицинском наблюдении, — продолжал Москов, — все равно, больной он или здоровый. Все мы потенциально больные. Все нуждаемся в наблюдении.
Сестра засмеялась. Развеселило ее слово «наблюдение», потому что этим утром Москов сказал ей, что и она нуждается в «наблюдении» — как выполняет свои санитарные обязанности, и что гигиена участка должна быть на том же уровне, что и красивое смуглое лицо, и т. д.
Москов все болтал и давал наставления, как вдруг на улице, со стороны площади, несколько раз просигналила легковая автомашина. Разговор в амбулатории оборвался. Сестра подбежала к окну, распахнула створки и увидела у каменного крыльца сельсовета грязный и облупившийся «Трабант». К машине сбегались ребятишки и любопытные курицы. Откуда ни возьмись, появился и дед Радко Общинский в своей неизменной солдатской фуражке. Какая-то собака облаяла «Трабант» из под забора.
— Это, что ли, Сырнево? — спросил человек за рулем, высунувшись из машины.
— Это, — ответил ему дед Радко.
— Спасибо.
— А вы откуда будете? — полюбопытствовал Общинский.
Незнакомец не ответил. Он с трудом выбрался из машины, потому что был очень высоким и едва в ней умещался.
Все вокруг с любопытством его разглядывали. Он был с бакенбардами и усами, которые сходились на запавших щеках. Волосы редкие, на макушке виднеется плешь. Глаза смотрят печально. Тонкий, звонкий, как у девушки, голос. Мятая одежда. Кожаная куртка, обносившаяся у ворота, лоснится. На ковбойских брюках видны заплаты, но это по моде. Грубые туристические ботинки на резиновой подошве.