— Нет, конечно.
— Что значит «конечно»?.. А может, все-таки да?
Он снова засмеялся, доставая из папки листы с машинописным текстом.
— Прочитал, прочитал… В общем одобряю.
— Так начинают все главные редакторы, когда хотят зарезать материал!
— В данном случае ты, браток, не угадал!.. Материал хороший… И вообще, и в частности… Но есть у меня один вопрос.
Петринский поднял голову.
Главный перелистывал рукопись. Принесли чай. От чашек поднимался пар. Петринский смотрел и удивлялся: чашки были те же самые… и аромат тот же… Что это, сон или явь? Странно — всего несколько минут назад он пил с главным из этих же чашек точно такой чай. Черт возьми, с ума можно сойти! До сих пор во рту еще чувствуется горьковатый вкус горячего чая.
— Угощайся, браток, угощайся!.. Клади сахар.
— Я пью без сахара.
— Ну как хочешь, — продолжал главный, пробегая глазами страницы. — А впрочем, да, ты ведь пьешь чай без сахара… Знаю. Так, так. Вот на странице пятой ты пишешь: «…Узловые вопросы на земле еще не решены… Кто разрубит гордиев узел… (Оскомину набили эти гордиевы узлы!!)… И дальше начинаешь говорить о периоде культа. Так, что ли?
— Да.
— Значит, я правильно тебя понял…
— Но я…
— Слушай, слушай, браток, дальше ты говоришь: «…Старик смирился, старуха — тоже… Герои устали… Но они живут в новом человеке, в Марийке…» Что ты хочешь сказать?
— Это ясно.
— Не забывай о праздничном номере… Не лучше ли акцентировать на этой Марийке?
— Да.
— Медсестре…
— Да.
— Акценты, Петринский, акценты… И второе, — зачем тебе забираться в эти джунгли прошлого?.. Что это за УЗЛЫ!.. Ничего не понимаю! Узлы, драмы, трагедии… Мы славим борцов, а ты мне говоришь о каких-то гордиевых узлах!.. Ну и что! Хочешь их разрубить?.. А кто ты такой, чтобы их разрубать?.. Кто ты такой, Петринский?
Петринский отставил чашку. Капля чая упала на руку и обожгла. Боли он не почувствовал. А тот же голос продолжал:
— Зачем бередишь людские раны, Петринский?.. Предоставь это другим… Тем, кто сам страдал от этих ран!
«Боже мой! — прошептал про себя Петринский. — Какое совпадение!..»
— Не ковыряйся в ранах, Петринский! Не тебе теребить прошлое!.. Юбилейный год как-никак… И мы не имеем права омрачать радость людей… И у тебя меньше всего на это права!
— Да, — покорно ответил Петринский, — сейчас я понимаю, как рождаются схемы… Извините!
— Да что ты, я не обижаюсь… Мажорное и схематичное вовсе не одно и то же… Все зависит от того, как его преподносишь… И какую мысль вкладываешь в свое произведение…
— Это обыкновенный очерк, товарищ главный редактор.
— Я говорю в принципе.
Главный позвонил и попросил еще чаю. Петринский выпил и эту чашку. Три чашки чая подряд — это немало. Еще немного, и его затрясет от нервного возбуждения.
— С этими небольшими поправками, — подытожил главный, — я пускаю очерк. Можешь получить аванс… А вечером приглашаю тебя поиграть в карты.
— Я смертельно хочу спать.
— Понимаю, понимаю… Глубинка, поросятина, сырокопченая колбаса… домашнее винцо… И какая-то там Марийка… Кстати, а что это за Марийка?
— Второстепенная героиня, товарищ главный редактор, — усмехнулся Петринский.
— А почему не главная?
— Может стать и главной, если еще раз пошлешь меня в Сырнево.
— С удовольствием, лишь бы привез что-нибудь поинтереснее, посущественнее!
— Кроме шуток, шеф, но в глубинке происходят интересные процессы, которым мы не уделяем достаточно внимания, увлекаясь бесконечными юбилейными датами…
— Ты прав, браток, да кто же ими займется?
— Я.
— А сможешь?
— Ты что, мне не веришь?
— То есть, как?
— Дай мне командировку, скажем, на год, и я привезу тебе целую книгу…
— Только не фантастическую.
— Еще бы!
Главный долго молчал. Деньги на командировку были. Но… Он продолжал рассматривать исподлобья сидящего напротив писателя.
— Но…
— Что «но»?
Главный не ответил.
— Боюсь, что Евдокия тебя не пустит.
Петринский засмеялся.
— Евдокия…
— Нет, ты не прав, браток, не прав! Подумай о семье — основной ячейке нашего общества!.. Кажется, так это было?..
И он снова рассмеялся, кладя очерк Петринского в папку с надписью «Готовые материалы». Потом поднял трубку и поговорил по какому-то делу. В кабинет вошли другие редакторы и сотрудники редакции. Слово «браток» носилось от одного к другому. А Петринский все сидел в кресле. Его удерживала какая-то внезапно зародившаяся надежда. Он искал удобного случая, чтобы снова завести разговор о Сырнево. Но такой случай все не подворачивался.