Евдокия обхватила руками голову и облокотилась на стол.
— Вы отравили мне жизнь… Нет мне больше жизни!
— Мама!
— Не называй меня «мама»! Я тебе больше не мать!
— Но что плохого случилось? — продолжала девушка. — Влюбились, и всё! Что в этом плохого?
— А ты почему не влюбилась? Как так можно? Она младше тебя. Сначала должна была влюбиться ты, а уж потом она!.. Должен же быть какой-то порядок!
Девушка рассмеялась. А Малина многозначительно сказала:
— Любовь, Евдокия, не спрашивает!.. Эта птичка — как чертовка: «там, где хочет, пропадает, там, где хочет, песнь затянет!»…
Шутка Малины только разозлила несчастную мать. Она схватила мужа за плечо и подняла с места.
— «Трабант» здесь?
Петринский испуганно посмотрел на нее.
— «Трабант» здесь? — повторила Евдокия. — Здесь, я спрашиваю, «Трабант»?
— Здесь.
— Садись и немедленно отправляйся в Созополь!
— Подожди, Евдокия! — подняла руку Малина. — Но они уже не в Созополе.
— Кто «они»?
— Она и он.
— Где же они?
— Поехали в свадебное путешествие на Солнечный Берег.
— Еще того лучше!.. Только этого не хватало!..
— Извини, Евдокия, но он показался мне солидным человеком…
— Что значит «солидным»? Сколько ему лет?
— Мы не спрашивали, но должно быть около тридцати…
— А ей сколько?
— Ты должна лучше меня знать… Ты мать!
Тут Евдокия снова заохала, что никакая она не мать, раз ее дочь решила выйти без спросу замуж, не окончив техникум… Кто б мог подумать, семнадцатилетняя девочка… старшую сестру опередила!
Она ходила по двору, заламывая руки, пила холодную воду, ругала за что-то Петринского, который попытался скрыться в деревянном сарайчике, где держал инструменты… В конце концов, не известно почему, снова схватила его за плечо, принялась упрекать, что это он виноват, это все его безалаберность и частые командировки… Вспомнила его моральное поведение, неизвестно почему напомнила и о сексуальной революции, которую он проповедовал и которая в конце концов разразилась, по его вине, и в их семье.. Рвала на себе волосы, словно пытаясь оторвать себе голову. Голос ее разносился по всей дачной зоне, отдаваясь эхом во Владайском ущелье. Смолк соловей, певший в соседнем саду. Притихли кузнечики. Только голос Евдокии пронзал воздух, пока наконец она не устала. Села на скамейку, подперла измученную голову и спросила:
— Деньги у него есть?
— Кажется, он студент! — робко ответила Малина.
— Какой же студент в тридцать лет?
— Да нет, тетя Малина, не студент, — вмешалась сестра, которая была осведомлена лучше. — Насколько я поняла, он дипломат… На машине у него был иностранный номер…
— Иностранец! — снова вздрогнула Евдокия. — Откуда?
— Не знаю. Они два раза ездили в Бургас…
— О господи, до чего я дожила!
Петринский уже позвякивал перед лицом Евдокии ключами от «Трабанта», готовый в любой момент к исполнению ее приказаний.
— Ну, что делать? — спросил он. — Ехать или не ехать?
Евдокия рассеянно посмотрела на него.
— Куда ехать?
— В Созополь… Ты же сама сказала, чтобы я ехал в Созополь… Догонять «Мерседес» дипломата…
Евдокия снова обхватила руками голову, но на этот раз на глазах не было слез — в них зарождалась какая-то неясная надежда, особенно когда она услышала о «Мерседесе» дипломата. В конце концов Теменужка была всегда удачливее своей сестры, Пенки. Да и красивее! Может, ей улыбнется счастье…
Она долго молчала. Молчали и все другие, окружив ее, готовые в любой момент прийти на помощь. С нетерпеньем ждали, чтобы она успокоилась, совсем затихла, чтобы можно было нанести следующий удар, который, как им казалось, должен был быть еще более тяжелым. Но она продолжала молчать, уткнувшись лицом в деревянный стол, не реагируя на позвякивание ключей от «Трабанта».
Луна поднялась уже высоко, освещая дачу. Снова застрекотали кузнечики. Соловей продолжил свой ночной концерт. Петринский перестал подбрасывать ключи и спрятал их в карман. Вслушался в соловьиные трели. Улыбнулся. Малина и Пенка отошли в сторону и зашептались, о чем-то договариваясь.
— Заклинаю тебя, молчи! — шептала Малина. — Ты слышишь?
— Да как же я буду молчать… Ведь она все равно рано или поздно узнает!
— Заклинаю тебя, молчи!
Евдокия подняла голову и потерла глаза.
— О чем вы там шепчетесь?