19
Студент последнего курса Николай Влаев решил посетить больного (нанести «визит доброй воли»), чтобы выразить свои соболезнования — от себя и от имени отца, которому стечение чрезвычайных обстоятельств помешало приехать самому.
Войдя в кухню, Влаев сразу же спросил, можно ли здесь курить. И, не дожидаясь ответа, вынул изо рта трубку и выбил ее в печку.
— У больного не курят, — сказал он, взглянув на доктора Москова, — не так ли?
— Да, — ответил доктор, — хотя наш больной здоровее нас обоих.
Пошутив, гости за руку поздоровались с больным и с железнодорожником, хмуро глядящим под ноги и как будто готовым в любой момент вскочить и убежать из комнаты. Но он не убежал.
Не убежал, потому что горел от любопытства понять, зачем, все-таки, пришли эти нежданные гости и что-то еще захотят от его отца.
Влаев и доктор уселись напротив больного на топчане, застланном пестрым домотканым одеялом, порядком потертым и потерявшим цвет, но это не помешало дипломнику восхититься народным искусством и между прочим спросить, делают ли еще в Сырнево такие одеяла или нет. Доктор ответил, что давно уже не делают, потому что старые мастера умели, а молодых нет. Но это прекрасное ремесло может и возродиться — лишь бы нашелся энтузиаст, который проявил бы инициативу и желание, как это произошло, например, в музее «Этыра» в Габрово, куда сейчас стекаются тысячи туристов, — и болгары, и иностранцы, — и общинный Совет загребает бешеные деньги. Услышав слово «Этыра» и «бешеные деньги», Влаев еще больше загорелся идеей «народного искусства». Он уже видел здесь фабрику, выпускающую ковры ручной работы, соперничающие с персидскими; ремесленные мастерские, выдающие на-гора резные шкатулки и тарелки; резные деревянные потолки, не хуже знаменитых тревненских. А воображение уже рисовало ему керамическую фабрику на реке Сырненке, работающую под началом дизайнеров.
— Какие невиданные перспективы открываются в этом девственном краю! — говорил дипломник, время от времени с опаской поглядывая на мрачного железнодорожника. — Какие несметные богатства!
Москов едва его утихомирил. Сказал, чтобы не волновался понапрасну, потому что и другие люди уже думали по этому вопросу, но Сырнево объявлено курортной базой и постановлением за номером таким-то от такого числа здесь запрещено строить любые промышленные предприятия. Но дипломник гнул свое: ковры, коврики, резные шкатулки, даже сувенирные ножички с костяными рукоятками, как габровские, которые продают в «Этыре»…
— Искусство — это одно, — заключил он, — а промышленность — другое! К тому же надо думать и об охране природы! Вопрос экологии не снят с повестки дня не только у нас, но и в мировом масштабе. Пишут статьи, ведут споры, снимают фильмы.
— Да, — кивал доктор, — загрязнение — серьезная проблема. А вы знаете, что наша Сырненка еще не загрязнена? И все это благодаря мне. Я запретил строительство комбината по производству бройлеров. Сказал им, что это экономически невыгодно, и они послушали…
— Браво, доктор! Были бы все такими, как вы!
— Я, конечно, понимаю, — продолжал доктор, — без индустрии нельзя, но я за индустрию, не загрязняющую природу, за индустрию без фабричных труб!
Больной слушал-слушал умный разговор, да и задремал, прикрыв глаза и тихо посапывая. А потом заснул и по-настоящему, с громким храпом. Воспользовавшись этим, железнодорожник предложил гостям выйти во двор — пусть старик поспит. Всю ночь, бедняга не спал, так на него подействовала смерть тетки Марии, его родной сестры.
Все почувствовали некоторую неловкость, но ничего не поделаешь, гостям пришлось тихо, на цыпочках, выйти из комнаты. Сели за столик под вьющимся виноградом. Оказалось, что и здесь вполне можно поговорить об экологии. Даже лучше, чем в пропитанной запахами тесной кухоньке. К тому же здесь можно было и курить.
Молодой Влаев снова достал трубку, набил табаком, и вокруг разнесся его аромат. Он достиг даже жены железнодорожника, уже развесившей белье на проволоке и мывшей ноги, перед тем как войти в дом. Дипломник время от времени поглядывал на женщину, не обращавшую никакого внимания на его липкий взгляд. Но его это отнюдь не смущало, что больше распалило ярость железнодорожника.
— Товарищ Чукурлиев, — спросил вдруг Влаев, — вы надолго останетесь в Сырнево?
— Нет, на днях уезжаю, — спокойно ответил Димитр. — А зачем тебе?