-Асель, пойдём, - очень мягко позвал он, протягивая руку, ладонью вверх и ожидая моего ответа на такой простой жест. Это он тоже усвоил почти сразу: мне всегда нужно было время для того, чтобы освоиться и решиться сделать шаг на встречу, каждый из которых был подобен прыжку веры в никуда.
Спустя почти целую минуту, я, наконец-то, кивнула головой, и начала коряво выкарабкиваться из салона машины, путаясь в огромном для детской фигуры мужском бушлате и всячески игнорируя протянутую мне руку.
Мир вокруг был уныл, но хотя бы не состоял из руин и громких пронизывающих звуков, разбивающих пространство вокруг на сотни осколков.
Дальнейший путь я помнила обрывками, которые до сих пор не желают соединяться в единую канву моей памяти. Я помню подъездную дверь, тяжёлую и скрипучую. Подъезд, зелёный и вроде как чистый, с редкими цветочными горшками на подоконниках. Лестница, выскобленная и непривычно высокая. Ступеньки, пролёты. Какая-то женщина, издавшая что-то радостное при виде моего «дяденьки». Она что-то говорила, быстро и громко, переполняемая эмоциями и чем-то ещё. Но к счастью, мы не задержались возле неё надолго, мой спутник сухо и односложно ответил, и лёгким движением подтолкнул оробевшую меня вперёд, закрывая собой от любопытных глаз. Ещё ступеньки, и, наконец-то, мы стоим у потрёпанной двери, обитой красным дерматином и металлическими кнопками, часть из которых уже давно повылетала.
Вова делает шаг вперёд, пытаясь выставить меня перед собой, но я сопротивляюсь, прячась за его спину. Он рвано выдыхает. На самом деле ему не терпится поскорее уже оказаться дома, чтобы увидеть свою семью, поцеловать жену, обнять сына, убедиться, что с ними обоими всё хорошо. Но мой очередной приступ паники задерживает его, хотя, казалось бы, до дома оставалось меньше метра. Он разворачивается ко мне и присаживается на корточки, чтобы иметь возможность заглянуть мне в глаза.
-Я понимаю, ты боишься.
Упрямо поджимаю губы, отчаянно качая головой.
-Я тоже волнуюсь, - продолжает свой обряд приручения капитан Тертышный. – Там моя семья. Я тебе рассказывал про них, помнишь? – между нами повисает пауза. Но так и не дождавшись от меня никакого ответа, ему придётся повторить свой неоднократный рассказ. – Мою жену зовут Марина, а сына - Артём. Они славные, и ты им обязательно…
Что я там обязательно мы так никогда не узнаем, потому что в этот момент алая дверь резко распахнётся, и на пороге появится мальчишка, в огромной футболке и с нелепой длинной чёлкой, разделённой на две части.
-Папа! – закричит мальчишка на весь подъезд, заставляя меня опять внутренне сжаться. – Ты приехал!
-Тёмыч! – откликнется мой «дяденька», резко подрываясь с места и заключая сына в могучие объятия, из-за чего тот даже отрывается от пола, повиснув в отцовских руках. На шум тут же выскочит женщина, в домашнем халате и с полотенцем в руках.
Они втроём ещё какое-то время будут топтаться на пороге квартиры, сжимая друг друга в жарких объятиях, а я, стоя в стороне, буду бороться с острым желанием сбежать. Меня остановит лишь одно понимание того, что я не имею не малейшего представления куда.
Семейную идиллию нарушит непонимающий детский восклик:
-Кто это?!
Вот таким я его и запомню. Удивлённым, переполошенным, напряжённым… И этот обиженный взгляд серых глаз, на уровне подсознания уже уловивших неотвратимость надвигающихся перемен.
-Это Асель. Она будет жить с нами…
Из воспоминаний я вываливаюсь резко и даже болезненно, с ходу врезаясь в женщину, практически бегущую по больничной территории. Это происходит столь неожиданно, что обе запинаемся и едва не падаем.
-Извините, - хором выдаём мы.
-Нет-нет, - бегло тараторит она. – Это я виновата, извините. Бегу и ничего не вижу.
-Бывает, - киваю я головой, борясь с нехорошим предчувствием внутри себя.
«Только не это. Хватит с меня прошлого на сегодня», - молю я мироздание о пощаде, но оно, как всегда, глухо ко всем моим просьбам.
-Понимаете, у меня сын в реанимации. Нас с мужем не было в городе, я не знала… А сегодня вот только прилетели, и тут такие новости. Сколько раз я твердила Артёму, что этот его мотоцикл до добра не доведёт, - сдерживая рвущиеся наружу слёзы, всплеснула Марина Альбертовна (в прошлом Тертышная) руками. Она изменилась, как минимум повзрослела, слово «постарела» к ней никак не вязалось. Они с отцом были почти одного возраста но если у того годы так или иначе брали своё, то Марине я не могла дать и пятидесяти. И если Аня была ухоженной, то бывшая жена отца была… безукоризненной.