— И как же это вы поняли? — все тем же тоном экзаменовал Купоросный.
Каждый вопрос возмущал Илью все больше. Он знал не только про учет векселей, но хорошо усвоил и технику оформления обязательств, еще когда жил и работал в Петровке. А самое главное, запомнил на курсах, что в 1927—1928 годах на кредитование сельского хозяйства было отпущено колхозам и совхозам 76 миллионов рублей, в 1928—1929-м — 170, а в 1929—1930 годах намечалось отпустить 473 миллиона. Хотелось ответить дерзко, но он сдержался.
— Вексель, товарищ бухгалтер, может иметь тоже целевое назначение, подписывается бумага с гербом, скажем, на зарплату по смете… Банк его учитывает и оплачивает.
— Хоть и примитивно, но правильно.
— Что правильно по существу, не может быть примитивным, — сказал кто-то.
Илья оглянулся. За его спиной стоял человек — высокий, светловолосый, в защитном френче с накладными карманами, в армейских сапогах, в брюках кавалерийского образца, в пенсне с тонкой позолоченной оправой.
— Пополнение, Георгий Антонович! — кивая на Илью, сказал Купоросный.
— Догадываюсь. Блинов, главный бухгалтер. — Он протянул сухую, крепкую руку. Еще в Оренбурге Никифоров знал, что его будущий начальник — участник гражданской войны, командир бригады из бывших офицеров.
— Как устроились? — спросил он.
— Хорошо, спасибо.
— Мы вас ждали… — Нервными, тонкими пальцами Блинов размял длинную самодельную папиросу, закурил. — Работы у нас по горло. Посадим вас пока на сводки, если не возражаете… А вы, Гаврила Гаврилович, только на оформление обязательств переключитесь. Иначе труба!
Несколько дней Никифоров занимался сводками. Поначалу работа показалась интересной. Он знал, сколько в каком колхозе рабочего тягла: лошадей, волов, сельхозинвентаря, семян, разных культур, телег, бричек, водовозок. Сведения ежедневно менялись, потому что в колхоз вступали новые члены, прибавлялось скота и инвентаря. Писать и переписывать каждый день одно и то же скоро надоело. Захотелось настоящего дела — чему их учили на курсах и на практике. Мысленно он давно нарисовал себе радужную картину, как его сразу же пошлют в крупный колхоз, где слабо поставлен учет. Он проверит там инвентарные ведомости, поможет составить вступительный баланс, заведет главную и вспомогательные книги. Все, чему его научили на годичных курсах, передаст колхозному счетоводу и с благодарностью в кармане отправится в следующий колхоз. Опять новые люди, новые встречи, свежие впечатления, которые он аккуратно будет заносить в свой дневник. Для этого он давно приспособил старую бухгалтерскую книгу в красную линейку, с дебетом и кредитом на развернутом листе. Он уже успел записать туда встречи с Евгенией Артюшенко и с трактористом Савкой Булановым, запечатлел и его красочный рассказ об удивительной находке братьев Степановых.
Судьба этих простых незадачливых казаков не давала покоя Илье. Ему хотелось о них знать более подробно. Илья много думал об их поразительном фарте. Немало легенд о синешиханском золоте знал и кассир Союзколхозбанка Николай Завершинский. Он частенько приходил к Башмаковым, где поселился Илья, слушать игру на баяне. Его рассказы Илья подробно записал в дневник и хранил его на дне чемодана вместе с вырезками своих статей, опубликованных в разных газетах. О том, что он вел личные записи и печатался в газетах, он никому не рассказывал. Это была его тайна. Она возвышала его… Однако вскоре он убедился, что до его возвышенных чувств нет никому никакого дела.
Кроме сводок, он писал разные пустяковые бумажонки и носил их на подпись управляющему Андрею Лукьяновичу Лисину. Тот подписывал их и, возвращая, говорил одно только слово:
— Хорошо!
Илья жил в доме у стариков Башмаковых. Каждый вечер, возвращаясь с работы, он заставал Евсея Назаровича с зажатым меж колен небольшим, ловко сидящим на колодке сапогом, с концом дратвы в зубах и кривым шилом в руке. Жена его — тетка Елизавета — с утра до темной ночи возилась возле печки. Первые дни Никифоров кормился молоком, привезенными из дому черствыми кренделями и сухой копченой колбасой, купленной в городе.
— Поди, и не угрызешь… — говорил Евсей Назарович, когда он угощал его колбасой.
— И не пробовай со своими зубами, — замечала тетка Лизавета и наливала Илье в глиняную миску густых деревенских щей.
Сегодня Илья принес два куска говядины около пуда весом и столько же муки. Это был его месячный паек.
— И что ты будешь с этим добром делать? — присаживаясь возле кухонного стола на лавку, спросила хозяйка.