Все же усаженный за вожжи, Илюха начинает молотить через пень-колоду, ездит посередке настила одним следом и всю пшеницу избивает катками в труху, тогда как края-то, что нужно снимать,-лежат и подрагивают усиками живых колосков. Бедная Саня — тетеха, попадет же ей! Но ради передышки она готова перетерпеть любое наказание. Илюшка тогда еще не понимал, как мучительно ездить по току с утра до ночи. От кружения по настилке постепенно одолевает дремота, того и гляди под каток свалишься, или кони, почуяв свободу, сойдут с тока, упрутся оглоблями в овсяную скирду и начнут рушить снопы. Вот тогда уж начинается настоящий ералаш… Всем достается от отца, и ездовому, и тем, кто должен неусыпно наблюдать за молотьбой. Сельских детей приучают к физическому труду очень рано. С малых лет у них у каждого есть свои рабочие инструменты: маленькие грабельки, вилы, лопата, метла… Все начиналось как будто бы с детской забавы, а кончалось тем, что дети трудились наравне со взрослыми, делали все, что им было под силу. Илюшка очень любил, когда сгребали намолоченный хлеб и, готовясь к провеиванию, начисто подметали гладкий, твердо укатанный ток. Дети разувались и босиком бегали по прохладной земле, где на их глазах вырастал огромный ворох. Потом наспех ужинали, а к сумеркам начинала тарахтеть старенькая веялка. Чудо, какие дивные стояли вечера. Илюшка любил наблюдать, как над горами тихо всплывал месяц и обливал голубоватым светом большие скирды хлеба, а вокруг серебристо блестела выброшенная с тока солома. Но дыра в балагане становилась тогда еще чернее, и лезть туда одному не хотелось… Нелепую, жуткую тень отбрасывали треногие таганки-растопырки, где висел большущий полевой чайник с длинным, лихо выгнутым рыльцем. Тут же рядом тяжко посапывали привязанные на ночь быки, приглушенно позванивая боталом, звучно пофыркивали в луговой низине спутанные кони. В лунной ночи далеко разносился стук веялки.
Илюшка стоял на коленях и отгребал от нижнего решета чистую пшеницу, орудуя то деревянной лопатой, а то и руками. Приятно утопить ладони в сухом, душистом зерне. Когда надоедало это занятие, начинал вторить, подражать звукам веялки:
— Так, так, перетак, я поеду на баткак. Я поеду с Мишей, соберу все вишни…
Баткаком называли поле, принадлежащее самым богатым в станице казакам Полубояровым.
Пока Илюшка, задумавшись, «едет на баткак за вишнями», под решетом горкой набухает и плывет в разные стороны пшеница. Крутить ручку веялки становится труднее. Миша с отцом крутят ее на переменках. Слышен сердитый окрик:
— Отгребай, чего рот разинул!
Вздрогнув, Илюшка торопливо начинает работать лопатой. Когда запустишь, не сразу справишься. Ему приходят на помощь Саня или Мария.
Ворох провеянной пшеницы растекается по току все шире и шире. Отец прикидывает на глазок, сколько пудов намолотили. Потом дружно подкатывают порожнюю, запряженную быками телегу и расстилают на ней полог. Отец черпанет краем железной пудовки, да еще рукой загребет, чтобы наплыло с верхом, высыплет на полог и скажет:
— Господи Иисусе. Первая! Манька, считай ты, что ли.
Считать начинают все и под конец обязательно сбиваются — у всех разные цифры… Перестают сыпать, смотрят, как полог сойдется, чтобы можно было зашпилить. Полог зашпиливается деревянными шпильками, выструганными из чилиги — одного из видов мелкой акации. Кончики остро затачиваются и специально обжигаются на огне, чтобы не гнулись и не ломались. Шпильки отец очень бережет — чем они старее, тем выше их качество. Когда полог готов, насыпают мешки. Отец сыплет, а дети держат края.
Девчонки за день так умаются, что на второй ездке начинают клевать носом. Это Илюхе хорошо — он и днем может свернуться клубочком между скирдами и поспать, да и утром его рано не будят — жалеют.
Время бежит. Месяц достиг Губерлинских гор и спустился к Тугаю. Прохладно. Сестры накинули свои длинные шубенки и двигаются по току, словно сонные клуши. Быки повставали и зашлепали ошметками. Почуяв, что веялка замолкла, лошади припрыгали к стану, чтобы овсом полакомиться. Водит их сюда хитрющая Гнедуха. Два раза Илюшку посылали отгонять их.
Оба воза готовы. Полога зашпилены, сверху положены мешки. Отец с Мишей запрягают быков. Илюха садится с кнутом в руках на первый воз, вторая пара привязана за налыги к телеге. Отец дает Мише последние наставления.
— Ну, с богом! — Иван Никифорыч, держа в руках налыгу, выводит быков на дорогу. Илюшка крутит кнутом над головой и весело, как большой, покрикивает:
— Цоб, айда, цоб!
Тяжело поскрипывая, качаясь на неровностях, возы медленно двигаются вперед.