Илья привык слышать эти перебранки, но сейчас злые слова хозяйки не давали ему покоя. Чем ей не показалась Евгения, которая стала для него дороже жизни? Она и заходила-то к нему всего два раза. Хозяйка приняла ее ревниво и неприветливо.
— Злая старуха и грязнуля к тому же, — уходя, сказала Женя.
Она была не права — дом Башмаковых был чистым, а хозяйка добра, справедлива, работяща. Без устали гнула она спину возле прокопченной печки, гремела то ухватами, то кочергой. Все хозяйство было на ней.
Не по душе тетке Елизавете был переезд Ильи. Он видел, как печально смотрит она на его сборы. Успели привыкнуть друг к другу и жили одной семьей.
Никто не заметил, как в дверях горницы появилась невысокая девушка в короткой, из зеленого плюша курточке, с желтым пузатым баульчиком в руках.
— Заядлым единоличникам наше с кисточкой! — звонко крикнула она с порога и помахала снятой с курчавой головы серой мужской кепкой с большим козырьком.
— Оля! Доченька! — Мать сунула икону в руки оторопелого отца и прижала голову дочери к груди.
— Видишь, и учительша наша пожаловала, — кивая на Олю, сказал Евсей Назарович. — Вот так завсегда: не ждешь, а она тут как тут…
Илья растерялся. Он не ждал этой встречи.
— Добралась-то как, Оленька? — спросил отец.
— Пешочком, батя! Хорошо по молодой травке босиком после дождичка! — Она ласково терлась лицом о заплаканную материнскую щеку.
— Видал, Иваныч! Опять же новое словечко — «батя»… Это только попов так величают…
— Не сердись, тятюня. Тех, кто из колхоза удрал, и в псаломщики не берут…
— Ладно, дочка. Ты-то хоть не дергай отца за старую веревочку…
— Не буду, отец Евсей, только не пей по всей, пей, чтобы сивухой не пахло, чтобы женушка не зачахла! — Она поставила баул на пол, кепчонку кинула на сундук, поцеловала отца, провела по его усам ладошкой и подошла к Илье. — Так это, значит, вы Иваныч? Здравствуйте! Выходит, не очень тесно в нашем тьмутараканьем царстве… — Она протянула ему маленькую руку. — Земля-то наша оказалась такой маленькой, сомкнулись тропиночки на башмаковском меридиане… Благодарите, Иваныч, всемогущего, молитесь всем троллям и эльфам. Ба, да вы куда-то собираетесь? Уж не в командировку ли? Мама так вас расхваливала, что я не утерпела, распустила своих озорников на каникулы — и сюда! Думаю, погляжу на Иваныча, который в двадцать лет тыщами в банке ворочает. У нас в Шиханске банк? Вот тебе и тьмутаракань!..
— Не слушай ты ее, Илья Иваныч. Она и маленькой была, не приведи бог, какой тараторкой! — Тетя Лиза смахнула передником набежавшую слезу, не скрывая грусти, продолжала: — Покидает нас Илюша…
— Как покидает? — Ольга смотрела то на Илью, то на мать.
— Переезжает от нас.
— Куда?
— Вроде бы к жене…
— К жене? А-а-а-а! — Лицо у Ольги вытянулось.
— Вот тебе и «а»! Вчерась еще был неженатый, а сегодня и ночевать не приходил… — Мать покачала головой, спрятала руки под бледно-синий заношенный передник и отвернулась. Она относилась к Илюшке как к сыну, были у нее свои тайные помыслы, да вот рухнули.
Состояние у Ильи было скверное. Будто в чем-то плохом разоблачили его.
«Приехала бы она днем раньше!» Эта мысль больно ужалила его. Илья почувствовал, что в жизни его произошло что-то непоправимое. Надо было скорее уходить. Он с мольбой посмотрел на Евсея. Тот понял его и пошел запрягать Рыжка.
Оля и Илья неловко молчали. Оба как будто споткнулись на этой неожиданной встрече. Илья наклонился и переставил с места на место футляр с баяном.
— Мама писала, что вы хорошо играете. Я так люблю музыку. Особенно скрипку и баян! — Брови ее сдвинулись. Она смотрела на него своими прекрасными вишневыми глазами жалостливо и преданно. Илья вдруг почувствовал в ней едва уловимое родство душ.
— И зачем вы женились? — еле слышно прошептала она, резко повернулась и исчезла за дверью, едва не сбив на пороге отца.
Евсей Назарович посмотрел вслед дочери с недоумением, взял вещи, проговорил:
— Ну, Иваныч, в добрый час.
Илья остался один. Растерянно оглядел комнату, нечаянно встретился с печальным, укоряющим взглядом только что протертой, поставленной на место иконы, которой отказалась благословить его тетка Елизавета.
После дождя снова ярко светило солнце и вся улица и дома были залиты его теплым светом. Рыжка медленно вез телегу, выворачивая копытами прибитую ночным ливнем пыль, скрипел усохшими, давно не мазанными гужами.
— Вроде и дела, как у попа после обедни, а гужи смазать все некогда, — тихо, вполголоса проговорил Евсей, хотя сказать ему хотелось вовсе не это… Он привык к постояльцу и увозил его с неохотой, сердце щемило, что оставил дома растерянную, чем-то опечаленную дочь…