— Слушай, финансовый бог, мне нужны деньги. Много денег.
— Сколько?
— Чем больше, тем лучше, — усмехнулся он. — Дашь ссуду?
— Под какие дела?
— На заготовку скота. Райисполком обязал наше сельпо закупить у населения скот, особенно у степняков, и пустить до осени в нагул, нажировать его хорошенько, а потом отправить рабочему классу на мясо и колбасу. Есть такое решение Советской власти.
Илья все оформил. Теперь в конторе оставались счетовод и он. Илье пришлось исполнять обязанности не только главного бухгалтера, но и управляющего, и кассира, самостоятельно вести все дела. Андрей Лукьянович находился в районе, кассир Николай Завершинский, как командир запаса, был временно мобилизован военным комиссариатом для осмотра и перерегистрации лошадей, необходимых кавалерии.
Забот хватало. Составляя месячный баланс, Илья дотемна засиживался в конторе. Евгения работала в ночной смене. Нередко и ужинать приходилось одному.
— Этот долговязый кола хорошего дождется… — подавая ужин, заявила однажды Федосья Васильевна.
— Какой долговязый?
— Да Гаврила Гаврилыч, будто не знаете… Возле калитки стояли… Он все хихикал да изгибался, как сырая жердь. Первейший юбошник! И откудова только такие берутся? Говорят, Бочкареву девку сбедил по весне… В Зарецк к тетке отправили брюхатую… А в тот день, когда вы в конторе задержались, эскадронный Дудкин провожал ее. Тащился чуть ли не до самого порога…
Лицо Ильи горело, словно ему надавали пощечин. Кусок в горло не лез.
— Хватит об этом, тетя Феня, — встал из-за стола и вышел во двор. Хотел добежать до больницы, но с полдороги вернулся. Не зажигая огня, метался по комнате из угла в угол, не находя места. Открыл чемодан, вытащил браунинг, повертел в руках, отравляясь ядовитыми каплями ревности. Тяжело уснул, грея в руке рубчатую рукоятку. В таком виде и застала его возвратившаяся с дежурства Евгения.
— Ты что это, друг милый, вооружился? В кого стрелять собрался?
— Собрался…
— Не понимаю, что ты бормочешь. — Она подошла к зеркалу, встала бочком, поправляя вылезшую из голубой косынки каштановую прядь волос. И вдруг увидела в его глазах мутную, лютую ярость.
— Ты что, был пьян? Послушай, парень… — Она решила применить свой излюбленный метод: повернуть его голову, поворошить густую, жестковатую шевелюру, провести мягкой, пахнущей лекарством ладонью по щеке. Он любил ее ласковые руки, но сейчас он их ненавидел.
— Ну, знаешь, в конце концов!.. — Евгения не договорила. Стащив с головы косынку, швырнула на постель.
— Ты что, не доспал?
Он молчал. Старался погасить гнев.
— А может, ты и дома не ночевал?
— Отвечать тебе у меня не поворачивается язык.
— Объясни, наконец, в чем дело? Почему ты бесишься?
— А ты не знаешь?
— Нет. Вижу, что ты дуешься…
— Видишь? А вот если я сам увижу, что Купоросный будет тебя провожать и вихляться перед нашей калиткой…
— Ах, вот в чем дело! — Опустив руки, она плюхнулась на стул и засмеялась. — Так что же будет?
— Плохо будет, Женя, нам обоим будет плохо… — ответил он чуть слышно.
— Может быть, ты загонишь меня в курятник и запрешь на задвижку вместе с теленком, чтобы я никуда не ходила, ни на кого не смотрела? Поэтому, наверное, ты и хочешь ребенка…
— Женя! Женечка! Ты же сама… Ты же акушерка…
— Уйди! Я не могу жить с таким ревнивцем! — Евгения вскочила со стула, упала вниз лицом на кровать и заплакала.
18
…В контору Илья явился раньше всех, но делать ничего не мог — руки тряслись, перо не слушалось, костяшки счетов казались тяжелыми, как свинец. Едва он успел открыть ящик письменного стола, как с толстой папкой под мышкой в контору вошел Купоросный.
— Главному финансовому тузу привет! — крикнул он с порога.
— Здравствуй, — кратко и сухо ответил Илья, не умея скрыть в голосе неприязнь и неутихающее раздражение.
— Вы, ваше финансовое высочество, не в духе-с? Ну, что ж, понимаю! И у молодоженов бывают постные денечки…
Илья перехватил его пошленькую улыбочку.
— Гаврила Гаврилович, я на работе, и у меня много дела… А кроме всего прочего, даже в драматическом кружке, как вам известно, я не терплю ваших фамильярностей и очень прошу… — Илья умолк, словно подавился на последнем слове.
— Все понимаю и помню, Илья Иванович, — продолжал Купоросный. — Но ведь мы, холостяки, пошутить, позубоскалить любим… Ну согласитесь же! Евгения Андреевна обладает такой притягательной силой! Магическая женщина! Тут уж, голубчик, сердитесь не сердитесь… У нее сегодня, кажется, было ночное дежурство? — Сидя вразвалку на венском стуле, Купоросный самодовольно улыбался, выставив вперед длинные, в кавалерийских сапогах ноги.