«Горят денежки…» — Голова хихикнула и оскалила мелкие ровные зубы.
Илья хотел броситься, схватить, но руки и все тело не повиновались.
«Пошипят, пошипят да взорвутся…» — снова хихикнула голова.
«Как можно доверить такому разине столько денег?» — спрашивает Витька Важенин.
Нет уже тихого переулка. Вместе с пыльным у плетня подорожником исчезла и голова. Илья стоит перед начальником милиции Кайгородовым и дает ответ, как растратчик казенных денег. Рядом с ним сидят Витька и Андрей Лукьянович.
«Недавно он пил вино и стрелял ночью. Человека собирается убить. Надо отобрать у него револьвер, — говорит Витька. Илья знает, что это от зависти. — Женился и драмкружок забросил», — продолжает Витька.
«Омещанился», — поддерживает его Андрей Лукьянович и добавляет, что оружие нужно отобрать, комсомольский билет тоже.
Илья вскрикнул и проснулся.
— Что с тобой? — Рядом с его кроватью стояла Евгения. — Ты так стонал. Мне даже жутко стало. Наверное, сон нехороший видел?
— Да!
— Мало ли снится всякой чепухи. Спи.
Она прилегла на свою постель, положила голову на подушку и закрыла глаза.
Но ему уже было не до сна — вспомнилась непростительная забывчивость.
Не пересчитал деньги, не сличил остатка по кассовой книге… Сердце запрыгало. Он поверил в сон, что в кассе и на самом деле недостает одной пачки. Он хорошо помнил, как выкинул на стол и пододвинул Купоросному несколько пачек, и даже обратил внимание, что в сейфе остались аккуратно сложенные накануне разрозненные купюры и ни одной пачки из принесенных с почты. Их же было десять! Пять выдал Савелию, а четыре… Четыре ли?
Он вскочил. Одеваясь, дрожал так, словно его только что вытащили из проруби.
— Ты куда собрался?
— Мне надо в контору…
— Так рано?
— Я вчера не проверил кассу…
— Ну так что?
— Могут быть неприятности…
— Неужели в сон поверил. Глупости!
— Нет! Не глупости!
— Ты прямо псих какой-то! Выпей хоть молока. И не кури, пожалуйста, натощак.
— Ты тоже не кури, — напомнил он.
Шел он по утренней улице, как в чаду, и дивился обыденному в домах спокойствию.
Шумно распахнув настежь тяжелую дверцу сейфа, он сразу же убедился: той десятой пачки, что приснилась ему, в кассе не было. Он вывалил все деньги на стол и с каким-то тупым отчаянием пересчитал раз, другой, разложил все знаки по их достоинствам, но от этого они не увеличились.
Недополучил на почте? Передал кому-то? А кому? Если Савелию, то он бы давно вернул, привез бы еще ночью. Оставался Гаврила Купоросный. Помнится, что ему он пододвинул к краю стола четыре пачки. Как бы там ни было, все равно придется идти в контору и объясняться с этим отвратным типом.
Он представил, как тот будет издеваться над ним. Даже думать об этом было противно. «Лучше полгода буду служить без жалованья. Если оставят на работе… А оставят ли?..»
Не уйти от разговоров с Андреем Лукьяновичем, Витькой Важениным. Как смотреть в глаза его отцу? А там из области нагрянут и ревизоры… От всех этих мыслей не хотелось не только на свет божий глядеть, но и жить. Сидеть одному в конторе стало невыносимо — потянуло с кем-нибудь поделиться своей бедой, посоветоваться. Но с кем?.. Конечно, с женой! Прежде чем запереть сейф, он еще раз проверил остаток, пересчитал на счетах приход и расход в кассовой книге — сальдо оказалось прежним.
Тихой знакомой улочкой он пошел в сторону больницы.
По заборам и крышам домов стелился золотистый, спокойный утренний свет. Просыпалась станица: кто-то звонко отбивал косу, во дворах гремели рукомойниками.
Дежурная сестра вызвала Евгению. Держась за перильца, она стояла на верхней ступеньке крыльца. Илье показалось, что за эти ночь и утро он как-то съежился, стал ниже ростом. Ни муж, ни банкир из него не вышли, а вот разиней он стал первосортным…
— Ну что? — спросила Женя и достала из нагрудного кармашка папироску.
— Сон, как говорят, в руку… — Илья протянул ей зажженную спичку.
— Не шути! — Она дунула и погасила спичку.
— Какие там шутки! Выть хочется…
— Погоди! Что за ерунда! — Она быстро сошла с крыльца и схватила его за руку. — Как это могло случиться?
— Так и случилось… Если бы вчера проверил кассу… — Он взял у нее из рук папиросу и затянулся, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.