— Ну, наверное, подруга дала в больнице… Не все ли равно?
Она затянулась несколько раз подряд и разогнала ладонью дым.
— Опять неправда! Это книга Купоросного. Любовника твоего. Вот и справка… О нем!
— Боже мой! Лучше бы ты меня застрелил!
— Этого ты не дождешься…
Евгения громко и надсадно заплакала.
Илья устало присел к столу и сжал голову руками. Все было осквернено, изгажено и усложнено выстрелами. Ведь мог бы и не промахнуться. Пришлось бы отвечать… и конечно, еще придется.
С трудом Илья дождался, когда Женя успокоилась и заснула. Он торопливо собрал кое-какие вещи, взял баян и, стараясь не шуметь, вышел. Никогда еще не ощущал он такой жуткой, томительной опустошенности, которая в один миг решает дело всей жизни…
Он вышел на улицу. Степь полыхала розовой полоской зари. Шел мимо молчаливых домов с темными окнами.
Кроме Башмаковых, идти было некуда. Тетка Елизавета, когда он подходил к воротам, была во дворе, стояла возле сеней с хворостиной в руках. Узнав Илью, удивленно проговорила:
— Вот тебе на! А мой сказал, что ты укатил в Айдырлю. — Подозрительно посматривая на чемодан, она замолчала.
— Я, тетя Лиза, совсем к вам…
— К нам? Это что же такое?
— То самое, тетя Лиза…- — Илье трудно было дышать и еще труднее говорить, объяснять.
— Поругались, что ли?
— Хуже!
— Аль поколотил?
— Нет! Что вы!
— Теперь, говорят, чаще всего карахтерами не сходятся…
— Я вам потом все объясню, а сейчас поспать бы. — Илья едва стоял на ногах.
— Ладно. Ступай поспи. Постель чистая. Мы вчерась баню топили, если хочешь — ополоснись, вода еще горячая и парок есть вольный.
Он помылся и попарился, с наслаждением окатил себя колодезной водой и долго-долго сидел в прохладном предбаннике. Выпив парного молока, проспал почти сутки. Проснулся от сильнейшего во всем теле озноба, виски и затылок раскалывались от страшной головной боли.
«Будет даже хорошо, если похвораю немножко, подольше никого не увижу». Мучительно захотелось, чтобы, как в детстве, положили на голову ласковую, прохладную ладонь…
В понедельник утром в дверях горницы он увидел кассира Николая Завершинского.
— Я был у Федосьи. Она мне сказала, что супруга ваша вчера уехала в Зарецк к родителям, а вы будто бы снова сюда…
Гость пододвинул табуретку, сел, заложив пальцы за пояс коричневой вельветовой толстовки.
— Вас хотел бы видеть Андрей Лукьянович. Он обеспокоен.
— Чем?
— Запоем Кандалова. А потом, что за история вышла с гуртом скота? Вы, кажется, были у Буланова?
— Был.
— Так, значит, это вы посоветовали ему вернуть скот обратно?
— Да.
— Вы-то зачем вмешались?
— Потому что не хотел, чтобы какие-то нечестные люди обобрали сельпо.
— Пусть бы разобрались на месте…
— Некому там было разбираться.
— Ну и скотину гонять сорок верст туда и обратно тоже не дело!
Илья стал горячо доказывать, что если организовать перегон с умом, то ничего скоту не будет, да и жуликов нельзя поощрять.
— В этом вам с Булановым придется убеждать исполком. Туда поступила жалоба. Ее будет рассматривать президиум.
— Ну что ж, поправлюсь и пойду. — Илья попытался подняться, но не смог.
— Лежите, — сказал Завершинский участливо. — У нас еще одна новость есть. Из Полеводколхозсоюза исчез Гаврила Гаврилович!
«Исчез!» У Ильи все внутри задрожало. Скрылся. Но ведь он будет снова ходить по земле, пакостить всем, дурманить головы девчонкам… Илья закрыл глаза от беспомощности и обиды.
— Ладно, Илья Иванович, все перемелется… Поправляйтесь. Пришлем вам доктора.
Вместо врача неожиданно появился Андрей Лукьянович. Он был в своей потертой кожаной куртке. Помахав с порога рукой, спросил:
— Почему, голубь, тут лежишь, а не у себя дома?
— Переехал…
Илья любил Андрея Лукьяновича. Только он мог правильно понять все. Илья рассказал ему о Кандалове, об истории с гуртом, о поездке в Айдырлю, о ночном происшествии.
— Ну и наработал ты, парень! — Андрей Лукьянович озабоченно покачал головой. — Небось выпил?
— Да и выпил-то всего две-три рюмки красного. Пока доехали, все выветрилось. Голова была свежая… Все это назревало давно… — В порыве откровенности Илья выложил все, что так мучило его последнее время: и о неудавшейся семейной жизни, и о подлостях Купоросного, и о том, как собирался отомстить ему.
— Только этого не хватало, чтобы припаять тебе еще и преднамеренное покушение… Дело-то, сам знаешь, какое!