— Его высокопревосходительство господин Сухомлинов!
— Совершенно верно. А кто у нас наблюдающий за казачьими школами?
— Его высокоблагородие господин войсковой старшина Прытков!
— Молодец! Садись. Послезавтра господин Прытков прибывает к нам для осмотра школы. Всем ученикам прийти в школу в полной казачьей форме.
Слово «войсковой старшина» звучало величаво, громоподобно. Илюха примчался домой как угорелый. Взбегая на крыльцо, кричал:
— Мама! Мама!
— Что случилось? — идя навстречу, испуганно спрашивала мать.
— Скорее шей, мне брюки с лампасами и погоны!
— На войну, что ли, собрался? — улыбалась она.
— Приезжает войсковой старшина! Наблюдащий.
— Ну и бог с ним, пусть приезжает, — спокойно ответила мать.
— Его высокоблагородие господин Прытков! Войсковой старшина! — повторял он раздельно и торжественно. Спокойствие матери выводило его из терпения.
— Еще что надо?
— Новую фуражку!
— А может, еще и коня с седлом? — ехидно сказала старшая сестра Мария.
Тут терпение Илюхи окончательно истощилось. Он запустил в сестру своим маленьким сапожком и заревел.
— Да уймись ты, дурачок! — вмешалась тетушка. — Погоди, Анна. Ведь он все-таки у нас казак! Раз начальство приезжает, учитель велит, значит, нужно подчиняться. Порядок есть порядок. Я пойду пошарю у себя в сундуке. У меня там есть всякие лоскутки.
Однако Илья не хотел, чтобы его казачья форма делалась из каких-нибудь лоскутков, и продолжал реветь.
Чтобы успокоить новоявленного казака, пришлось бросать всю работу. Мать и тетушка принялись перебирать и перекраивать ножницами лоскутки, быстро и ловко смастерили погончики и пришили к мундиру.
С лампасами дело обстояло хуже. Они вертели в руках штанишки и так и сяк, покачивали головами и грустно вздыхали. Простые бумажные брючишки, сшитые матерью, были не очень казачьи.
Вошел отец. Узнав, в чем загвоздка, решительно пресек все попытки облампасить штаны.
— Сходит и без лампасов. Невелика птица, — сказал он.
Илюха взвыл так, что загудело в печной трубе. Пообещав выпороть его, отец махнул рукой и вышел.
С горем пополам лампасы были пришиты. Примерили все вместе: мундирчик с голубыми погончиками и брюки. Надеть старую фуражку Илюша отказался напрочь. Она была измята, с полинялым, выгоревшим на солнце околышем, с выпотрошенной, облезлой внутри клеенкой. Не раз она побывала под дождем и, кроме того, поила хозяина в поле родниковой водой. Взрослые черпали воду своими фуражками, дети им подражали.
— Ведь только к пасхе совсем новенькую покупали у Шуловых, — сокрушалась мать.
— Если бы она была взаправдышная, — хныкал Илья.
Мечтой каждого казачонка было иметь касторовую, с голубым околышем фуражку. Их покупали только взрослым парням. Для мальчишек лавочники привозили бумажные, дешевые, но школьники их презирали, потому что в касторовые вкладывался стальной ободок, а бумажные держались на картоне, который расползался при первом соприкосновении с водой.
Мать и тетка понимали, что отправлять Илюшку в такой фуражке нельзя, тем более что после встречи с господином Прытковым школьники должны пройти парадным маршем по площади перед станичным управлением мимо начальства — атаманов, станичного и поселкового попечителя, священника и самых богатых почетных казаков.
Тетка Аннушка с матерью пошептались, повздыхали и нашли выход. Мать встала, пошла в большую горницу и вернулась с фуражкой Миши. Это была его первая праздничная «всамделишная» фуражка, с высокой тульей, голубым околышем, с блестящей казачьей кокардой.
— Померь-ка, сынок, — и мать сама надела Илюшке фуражку.
— А ить почти впору! Гляди, головастый какой, — проговорила Аннушка. Однако, несмотря на его «двухголовость», внутрь все же пришлось заложить круглую бумагу.
В полной теперь парадной форме он ходил из комнаты в комнату, стоял перед зеркалом, надувая щеки, пыжился, как лягушонок, позабыв, что фуражка чужая. Пока его снаряжали и вертели словно куклу, Варька все время крутилась тут же, рылась в лоскутках и ждала своего часа…
В это время Миша пас на отаве овец. Но когда он вернулся и вошел в избу, Варька тут же крикнула:
— А Илюшка завтра в школу пойдет в твоей фуражке!
— Не ври. — Насупившись, брат остановился посреди кухни.
— Вот те свят! — Варька перекрестилась.
Уткнувшись подбородком в чьи-то старые, пахнущие пылью валенки, Илюшка уже лежал на печке. Мать возилась у шестка. Минька сначала посмотрел на нее, потом на брата. Спросил: