— Погоди с прибаутками, дай председателю о деле сказать, — широким, в черном полушубке, плечом Алтабаев потеснил молодого казака к стенке.
— Полегче, Василий Петрович, своей лошадиной силой. Я ить тоже не без дела голос подал…
— Старших надо слушать. Вот твое дело! — снова осадил его Алтабаев.
— А по делу, товарищи станичники, выходит так, — продолжал председатель ревкома. — Части Красной Армии растрепали батальоны дутовских офицеров и юнкеришек. Те сейчас вразброд, кто куда — одни в степи, другие на Нижний Урал, а Дутов удирает из Оренбурга на Верхний Урал. Его приспешники шмыгают уже по нашей станице, настроение казачков прощупывают… А оно, как вы знаете, не у всех одинаковое — есть такие, что одной рукой голосуют за Советскую власть, а другой за бороду держатся… Ревком имеет сведения, что атаман Дутов намерен собрать тайную сходку. — Глебов ходил по проходу четкими шагами, теребя ус и неспокойно поглядывая на взволнованных казаков.
— Какие могут быть тайные сходы? — крикнул Семен Прохоров. — А вы, ревком, на што! Мы вас выбрали, власть вам утвердили!
— Верно! — поддержал его Саптар. — Я так давно говорю. Кто у нас революционный комиссар? Ты, товарищ Глебов, и наш товарищ Мавлюм Халилов. Скажите сбор сыграть, мы сейчас, айда! Хоть в седле соберем, хоть на одних потниках! Скажи толька!
— Тебе, Саптар, легче сыграть сбор… А вот нам закавыка, — проговорил Глебов. Ему важно было уверовать в поддержку собравшихся казаков. То, что ревкомовцы задумали, решить было нелегко. Алексей и Мавлюм шагали по горячей, суровой тропе революции порой на ощупь, благодаря врожденной смекалке, самобытному чутью, хорошо зная классовую сущность казачества.
— На дудке, Саптар, мы пока играть не будем! — Поскрипывая кожаной, обтянутой полевыми ремнями тужуркой, вперед вышел Мавлюм. Он был в серой, сдвинутой до самых бровей кубанке. Казаки, с которыми он служил на войне, любили его за отвагу, за честность и бескорыстие. На фронте он единодушно был избран членом полкового комитета, участвовал на армейском съезде, как делегат от своей части, общался с большевиками. Нервно перебирая тонкими пальцами зеленый шнур от нагана, он сказал:
— Если мы позволим Дутову созвать тайную сходку, то этим самым плюнем в лицо Советской власти, ревкому! Вы, земляки, согласны плюнуть нам в лицо?
— Что ты, Халилов! Как можно? Мы вас разве для этого избрали! Всей сотней бедовали вместе! Нам этот Дутов как бельмо в глазу. Хватит нам атаманства!
— Значит, вы доверяете нам? — сверкая из-под темного чуба такими же угольно-темными глазами, спрашивал Мавлюм.
— Об чем разговор, Халилов! Кому ишо доверять-то?
— Поддержите решение ревкома?
— Ты, Мавлюм, не дергай кобылу за титьку, лягнуть может!.. — выкрикнул Алтабаев — Говори, что решили?
— Мы решили господина Дутова арестовать и отправить в губревком! — Слова Мавлюма, как обушком, ударили по ушам и тяжело повисли в воздухе. Приземлил их протяжный, недоуменный голос Николая Горшочкова:
— А р е с т о в а т ь! Ничего себе кишмиш в сладкой похлебке…
— А ты что думал? — набросился на молодого казака высокий, похожий на борца, грузный Николай Алексеевич Амирханов. — Ты полагаешь, что господин Дутов заехал к нам кутью варить? Его благородие едет не сладкую похлебку вкушать, а собирать войско. Он хочет, чтобы вы сели на коней и пошли за ним. Свергать Советскую власть!
— Дудки!
— Дураков нет!..
— А думаешь, не найдутся!
— Взять его за шкирку — и баста! — со всех сторон прорывались выкрики и тут же гасли в многоголосом шуме.
— Будя галдеть, будя! Дайте слово сказать! — Вытянув вперед новенькую рукавицу, поднялся Иван Малахов. Казак он был осторожный, жил с оглядочкой.
— Чего тут рассусоливать! — Михаил Никифоров толкнул локтем Ивана. — Чего высовываешься?
— Как чего? Стоит ли нам, казаки, руки пачкать? Шутка сказать, наказный атаман! Грех на всю станицу. А там ишо старики…
— Старики, старики! — подхватил Алтабаев. — Они тут без нас волосами обросли. Мы вошек кормили, кровушку по капелькам выцеживали, а они здесь сладкую похлебку хлебали со снохами…
— Сыпь, Вася, по самые уши! — Оживленным ветерком по сборной пробежал смешок.
— Обстригнуть их надо маненько, бородачей наших… — заключил Алтабаев.
— Мотри, как бы тебя не обстригли вместе с башкой! — не сдавался Малахов. — Предлагаю не трогать офицеров, а выпроводить из станицы на все четыре стороны…