— Насыпала бы, хозяюшка, еще маленько.
— Ты же скормил одну долю?
— Уморился маштак-то мой… Путь-то вон какой!
— Чего же с пустыми кабурчатами ехал? — спрашивала мать, насыпая по доброте своей еще долю овса.
— Брал малость, да скормил.
— Ни ружья у тебя, ни шашки… С чем воевать-то будешь?
— Сдали мы тот раз оружие… Вилы бы какие дала, хоть старенькие. Может, с одним рожком есть? Дай, которые не жалко.
— Эх ты, вояка! Нету у меня ни с одним рожком, ни с двумя. В коноводы просись.
— Да уж придется.
Рано утром всех, как молнией, пронзило известие:
— Бьются у татарских могил!
Забухали выстрелы, Илюшка подскочил к окошку. По улице проскакали несколько казачьих коней. За плечами у всадников коротенькие винтовки болтаются, ремешки от фуражек на подбородок опущены.
— Ради бога, уйди от окошка! — зашептала мать.
В ворота уже кто-то барабанил.
— Не ходи, Ванюшенька! — умоляющим голосом просила мать.
— Казаки же! Или ослепла?
Отец вышел во двор. Илюшка за ним. Остановился на крылечке. Солнце присело на поветь — прямо на старый, зимний окладок сена. Зажмурился от яркости. Открыл глаза, а во дворе уже два чубатых казака. Оба сидят на больших запотевших конях и о чем-то спокойно с отцом разговаривают. На них все самое обыкновенное, казачье — и шашки, и лампасы на штанах. Только на фуражках вместо кокард алели красные ленточки. Выговор тоже твердый, окатистый, под стать губерлинскому. Овса требуют.
— Насыпай в телегу и вези на площадь, — сказал отцу казак, у которого был гнедой белоногий конь.
— Сколько надо насыпать?
— Не жалей, папаша. Мы лишнего не берем.
— Сын-то небось беляк? — спросил второй, с пышными светлыми усами.
— Сын в ауле.
— Почему не в сотне?
— Не пустил.
— Кто это его не пустил?
— Я, отец.
— А не врешь?
— Ты сам в сыны мне годишься, чтобы враньем попрекать. Больно умен. У шабров вон спроси.
— Правда, не пустил. Хоть кого спросите, родимые! — раздался голос матери.
Она неотступно следила за отцом и, как только он начал задираться, очутилась рядом.
— Попить бы, тетушка, принесла, — попросил казак на белоногом коне. Илюшке он показался добрее светлоусого.
— Милости просим. Сейчас квасу нацежу. А может, молочка холодненького?
— Лучше квасу.
Пока она бегала за квасом, отец со светлоусым до всяких подковырок дошли. Нацедив квасу, Анна Степановна возвращалась из погреба и в сенцах наткнулась на Пелагею Малахову. Та бах ей новость: троих наших делегатов, что красногорцев поднимать ездили, поймали на Саринском шляху и зарубили, а сына муллы — атамана нового — посекли каширинцы на Татарской поляне. За Урал хотел убежать…
— А сердитый у тебя, тетка, хозяин-то, — сказал светлоусый и тоже выпил квасу.
— Он только с виду сердитый, — принимая ковшик, ответила мать.
— А мы на таких сердитых даже воду не возим… Давай сыпь овес, а сам айда на митинг. Да не жди, чтобы плеткой погнали…
— Не дорос еще махать на меня плеткой.
Отец огрызается, а у Ильи с матерью сердце в комок. А светлоусый все с ухмылочкой гнет свою линию. Ему что? У него за плечами трехлинейка, в кобуре рукоять револьвера, витым темляком взнуздана. Выхватит — и поминай как звали…
— Ванюшенька, ради бога, прошу тебя! Детей наших пожалей! Не слушайте его, товарищи станичники, родные мои! Выпивши он!
— А-а-а! — засмеялся светлоусый. — Значит, у тебя и винцо есть?
— Если для хорошего человека… В Орске оно, милое, прямо из чанов ручьями бежало, — сказал отец.
— Попользовался, стало быть?
— За свои, кровные…
Когда по станицам прошел слух, что в Орске громят винные склады, отец с Илюшкиным крестным махнули за дармовым вином. День и ночь скакали, а поспели к шапочному разбору. Все вино уже было растащено, да так — по бесшабашности, как говорил крестный — зазря разлито… Купили у торгашей сколько могли. Один бочонок у матери в предбаннике, в кизяках спрятан был. К свадьбе Манькиной берегли.
«А вдруг этот задира усатый развалит кизячную кладку?» — подумал Илья, но тут же решил, что не сообразит все-таки. Они с матерью аккуратно ее кизяком заклали…
— Так говоришь, для хорошего человека не жалко? — опять подковырнул тот задира.
— Не вяжись к словам, — отмахнулся отец.
— Ладно. С митинга мы к тебе в гости заскочим, — проговорил усач и, вроде бы подобрев маленько, попросил еще квасу.
4
…Пока Илюшка с матерью овес в мешки насыпали, отец лошадь запряг. Втроем свезли они овес на площадь и в обоз сдали. Мать на пустой телеге обратно погнала. Наказала Илюхе, чтобы от отца ни на шаг не отлучался и с митинга прямо домой. А на площади войск столько — дым коромыслом; конные и пешие впритирку, и почти все казаки с лампасами на справных конях. Станичные бородачи держались все вместе и косо поглядывали на казачью Красную гвардию. Со стороны посмотреть на них — смех один и срамотища. Самую что ни на есть рвань на себя напялили. Отец, как увидел в толпе крестного, так и ахнул.