— Продразверсткой недовольны, то да се…
— Без этого в такое время разве обойдешься? А дутовцы придут, тоже скажут — вези овса…
— То-то и оно, что от господина Дутова добра не жди. Наоборот! — уже совсем громко проговорил Николай Алексеевич.
— Само собой! — вздохнул отец. — Припомнит, как его арестовали…
— Уж конечно, не забыл!
— Тебе, Миколаич, подумать надо…
— Сегодня до рассвета думали…
— Уехать надо покамест.
— Алексей уже на хутора направился.
— А сам-то ты?
— Остаюсь.
— А не зря?
— Двум смертям не бывать…
— Тоже верно.
— С казаками нашими поговорить бы надо.
— О чем?
— Чтобы не клюнули на удочку господина Дутова. С черным делом идет наказный. Да какой он наказный! Холуй господина Керенского. Продовольственный, видите ли, комиссар… Боюсь, как бы не взбулгачил он казачков наших. Ты, Иван, подумай насчет этого.
— Подумаю.
Они простились и разошлись.
О том, что Дутов не наказный атаман, а какой-то комиссар, у Ильи гвоздем засело в голове, но дальше было уже совсем непонятно: братья Каширины — кровные казачьи офицеры — за красных, а Дутов, комиссар, — за белых?..
Своими сомнениями Илюха немедленно поделился с Санькой Глебовым.
— А может, ты врешь?
Илья побожился.
— Никому больше не болтай, — сказал Санька и побежал домой.
На другой день, едва успели проснуться, стало известно, что ночью в станице побывали дутовские разведчики, подняли с постели кого-то из Полубояровых и увели с собой.
— А может, сами усвистали? — предположил Санька.
Опять по станице смятение пошло. Раньше хоть Саптар на трубе гудел, будоражил и малых и старых. Теперь на перекрестках одни бабы гуртовались и судачили на разные лады. А казаки, как тараканы перед холодом, расползлись по щелям. Брат Михаил в горнице при закрытых ставнях на кровати прохлаждается, отец в завозне пыхтит со старым хомутом, который уж давно надо было выкинуть.
Прибежал Санька Глебов и свистнул за воротами. Илюха к нему через крыльцо уличное выскользнул, чтобы мать не увидала.
— Бежим скорее, — едва переводя дух, зашептал Санька. — Через брод переправляются видимо-невидимо и конны, и пеши.
Они помчались туда как рысаки. Выбежали на Татарскую поляну, а там уже, начиная от старой кузницы чуть ли не до мечети, часовые со штыками, привинченными к новеньким трехлинейкам, — юнкера безусые в фуражках с кокардами, в синих брюках бутылками, с желтыми полосками грязных лампас.
Брод находился прямо за кузницей, и ребята как раз подоспели к тому времени, когда начали переправляться конные. Много конных.
На берегу около перевернутых вверх дном паромных лодок стояли несколько татар. При приближении кряжистого, темнобородого всадника они стащили с бритых голов тюбетейки и поклонились ему.
— Сам атаман Дутов, — прошептал кто-то из них.
Тонконогий, поджарый конь рыжей масти первым ступил на звенящую под копытами гальку. На Дутове была голубоватого цвета косоворотка, подпоясанная узеньким наборным ремнем, на котором висел маленький револьвер в мягкой кобуре. Всем своим видом он смахивал на местного казака Полубоярова: широкое, как у монгола лицо, густо заросшее темной бородой, казачья, помятая, совсем не форменная фуражка на крупной, лобастой голове. Рядом с ним ехала молодая черноглазая женщина в юнкерских брючонках, повязанная серым платком, с торчащими, как рожки, кончиками.
— Здравствуйте, казачата! — крикнул Дутов и приложил к виску руку в перчатке с повисшей нагайкой.
Мальчишек собралось на переправе более десятка, и они дружно ответили ему так, как их приучили в школе.
Переправившись, конные перестроились на ходу — справа по два и двинулись к станице.
6
Дутов со свитой остановился в доме Вахмистрова, а все его войско — около трех тысяч человек, главным образом офицеров, юнкеров и кадетов, — заняло базарную площадь и прилегающий к ней конный плац.
Морил июньский зной. Пешие беляки жались в тень казенных амбаров. Конные сошли с седел и держали лошадей под уздцы. Опять пронзительно запела сигнальная труба, по улицам скакали верховые, колотя по закрытым ставням черенками нагаек — требовали, чтобы все жители от мала до велика шли на сходку.
Илюшка на минутку забежал домой, рассказал, как встречали у брода Дутова, ухватил кусок хлеба и вместе со всеми пошел на плац. В самом центре, маяча штыками, выстроились в две шеренги отборные офицерские роты, на флангах — взводные колонны конных сотен. В числе пеших в первой шеренге все узнали двух офицеров Карабельщиковых. Роты стояли лицом к станичному управлению. Вдруг шеренги дрогнули и раздвинулись. Рослые юнкера выкатили несколько станковых пулеметов и направили стволы их на собравшихся стариков и баб с ребятишками на руках. Небритые, с растрепавшимися чубами служилые казаки замерли.