— Смотри, опять не усни, как тогда…
Однажды произошел такой случай. Плохо, неудобно сидеть на голой передней колоде возле бастриков, то и гляди свалишься под полоз. Как-то с вечера Илюшка на бычьих санях разнял колья и приладил на них старенький от телеги плетешок, привязал веревкой, сенца подложил, чтобы сидеть было помягче. Прилег на сено, поднял воротник тулупа и знай кнутиком помахивает да на полевого быка-лентяя покрикивает, а то и песню затянет. Вот так пел, пел, да и задремал. Просыпается, стоят его быки, дышлом в ворота упершись. Домой повернули, пока он спал…
Самыми каторжными были поездки за мякиной, особенно на вторую Грязнушку. Тащатся, бывало, через горы и буераки, кувыркаются на каждом косогоре. Собирай потом со снега, особо когда буран задует. Да и с сеном хватало муки. Настя подавала, а Илюшка навивал воз. Делал он это еще неумело, обязательно стаптывал в ту сторону, под раскат… Огромный возище на первом же повороте летел вверх тормашками. Все трещало, ломалось, рвалась сбруя.
В тот раз они ездили за сеном к Домикам, где находились их стога. В низине, прикрытой со стороны Урала Тугаем, ветер задувал не очень шибко. Навили два бычьих воза без особых помех и, наверное, чуть-чуть пожадничали. Уже на первом пригорке их встретил сильный буран, и густой снег начал косо хлестать в бычьи бока. Поскрипывая ярмом, быки с трудом тащили перегруженные сани. На небольшом косогорчике внезапно налетел ураган, и передний воз, на котором сидели Илья с Настей, опрокинулся. Едва выбравшись из-под бастриков, они зарылись с подветренной стороны в сено. В степи все померкло и затянулось серой, бушующей снежной мглой. Ветер вырывал клочья сена, и они кувыркались по полю, как большие седые ежи… Свалившийся воз быстро превращался в сугроб. Передних быков выпрягли, и теперь сквозь вой урагана было слышно, как они, пожевывая сено, сопели рядом. От усталости Илья и Настя скоро заснули и, возможно, никогда бы не проснулись, если бы их не нашли на другой день мать с другом отца — киргизом Беркутбаем.
Так в труде, а порой и в горьких семейных невзгодах крепла дружба с Настей. Не все шло гладко в хозяйственных делах. Кормежка скотины, утомительная чистка навоза — все это другой раз так надоедало, что Илья срывался и исчезал из дому. Без отца Илюшка почувствовал соблазнительное ощущение свободы, и женщинам справляться с его выходками становилось труднее. Если раньше он увлекался книгами, то теперь вместе с Санькой Глебовым, которого в доме, как самого дерзкого и непослушного, терпеть не могли, решил извлечь из прорубей брошенное белогвардейцами вооружение. Опасную затею эту они продумали со всей мальчишеской основательностью. В ту пору зимой скотину гоняли поить на Урал к прорубям. Станица разбивалась на три участка. Два курмыша и центр имели свои проруби и специальных прорубщиков, которых подряжали на сходке за определенную плату — с головы. На каждом участке долбились три проруби: одна длинная, узкая — для скота и две круглых — для питьевой воды и полоскания белья. Каждое утро отверстие очищалось. Но шла гражданская война. Из мужского населения в станице оставались одни старики да мальчишки. Водопой на Урале находился в полном запустении. Под видом очистки прорубей Илюха с Санькой брали пешню, железные лопаты и как заправские казаки шли на Урал. Санька никуда не убегал из станицы, а потому хорошо знал, где были затоплены белогвардейцами ящики. Первыми были извлечены длинные трехдюймовые снаряды с медными гильзами. Разряжать их приладились так: брали снаряд в руки, били о другой и без особого труда выворачивали из медной гильзы, вынимали желтый порох, похожий на мелко нарезанную лапшу, замешенную на яичном желтке… Головку снаряда запросто сбивали обыкновенным молотком, выковыривали находившуюся там шрапнель, пересыпанную каким-то желтым веществом, вроде канифоли. Впервые в жизни мальчишки соприкасались с такими «игрушками» и были настолько беспечны, что не испытывали никакого страха. На другой день вытащили ящики с шести- и двенадцатидюймовыми снарядами, тут же нашли патроны от японских винтовок, высыпанные в прорубь навалом — прямо в обоймах. Для извлечения их из воды приспособили обыкновенные вилы. В чистой, прозрачной уральской воде на небольшой глубине дно просматривалось до единой галечки. Опуская вилы в воду, вкалывали между патронами крайний от вил рожок и ловко выкидывали обойму на снег — с потерей одного патрона.