— Тетки-лебедки, несите платки серы-белы на деньги и пух менять к Митрию Степанычу Фролову!
Женщины открывали сундуки, доставали платки, вспрыскивали их водицей, встряхивали и, аккуратненько уложив на руку, несли к дому Фроловых. Разбитной купчик улыбался и совал оторопевшей тетке фунт пуха, несколько мотков бумажной пряжи-шленки, хрустящую кредитку с горсткой мелочи в придачу и кидал товар в угол.
Вот об этом-то и написал свою статью Илья. Ему хотелось оторвать вязальщиц от прожорливых, бесстыдных торгашей и создать промысловые, кооперативные товарищества.
— Хорошую и нужную статью ты написал, — хвалил Илью Алеша. — Надо еще заглянуть в кредитное товарищество и посмотреть, кому выдают кредиты и новые сельхозмашины?
Илья проверил. Кредиты выдавались все тем же Полубояровым, их родственникам, а бедноте, хуторским, что останется.
Следующая статья вышла в оренбургской «Смычке» под названием «Машины и кредиты».
Однажды на ярмарке Илью встретил подвыпивший Сережка Полубояров. Сдвинув на лоб папаху из мельчайшего барашка, с голубым верхом, отделанную золотыми позументами, он сказал, прищурив глаз:
— А ведь нам, милок, известно, кто слонов-то протаскивает, от чьего кнута они башками мотают… А еще и с нашим хлебушком вы начинаете мудрить, принудительные квиточки выписываете…
— Выписываем, что полагается, — ответил Илья мимоходом.
Шел 1928 год. Страна нуждалась в хлебе. Кулацкая и зажиточная часть крестьянства стала намеренно придерживать излишки. Правительство вынуждено было ввести налог на индивидуальное обложение с учетом полученного урожая.
Поселковый Совет составил списки и разослал извещения на сдачу излишков зерна. Первыми в списке стояли фамилии Полубояровых и Овсянниковых. Были там и братья Малаховы, и сват Никифоровых — Гаврила, и зять Степан.
Вечером к Малаховым пришла Мария. Поздоровалась с хозяйкой и, обращаясь к Илье, сказала:
— Степа мой зовет тебя.
— Зачем?
— Что, он тебе не зять, а я не сестра? Не можешь, что ли, зайти?
— Не время сейчас, Маня.
— Урвешь минутку… У него до тебя дело есть. Приходи.
— Раз так, то забегу.
Илья знал, что Степан казак серьезный и без дела не позовет.
Пришел сумерками. В горнице было накурено, хоть топор вешай. Сидят по углам два свата, Иван Никифорович и Гаврила Степанович, курят беспрестанно. Степан у порога и тоже с цигаркой. Илья понял, что позвали его сюда неспроста. Отец метнул на него угрюмый взгляд и часто задышал.
«Значит, круто разговаривали обо мне», — подумал Илья. По давней, с детства привычке душу кольнул томительный мерзкий страх. Наган тяжело оттягивал карман. Илья сунул руку и вцепился в рукоятку.
Тягостное молчание усиливало нервозность. Гаврила часто затягивался, перехватывал желтыми, прокуренными пальцами самокрутку, пускал к потолку колечки дыма. Он не выдержал первый:
— Ну что же, сват, твой сын, ты и начинай…
— До каких это пор ты будешь из нас душу выворачивать? — простуженным голосом спросил отец и рывком встал. Илья исподволь наблюдал, как сжимался мосластый отцовский кулак. Поднялся и Степан, батареец саженного роста, торопливо заплевывая цигарку.
— Отойди, Степан, от порога, — сказал Илья и вытащил из кармана наган. Пятясь к двери, добавил: — Если кто ударит, спущу курок.
Криво усмехаясь, Степан сделал шаг к печке и поймал ремень зыбки. Коричневые усы его подрагивали.
— Не валяй дурака. Не трону…
— Спасибо, Степа, за приглашение! — громко проговорил Илья и выпятился за дверь.
Вернулся на квартиру. На столе его ждал ужин, но он не стал есть. Взял книгу и читать не мог — строчки прыгали перед глазами. Лежал в темноте с открытыми глазами и думал: «Придет ли время, когда середняки перестанут шарахаться из стороны в сторону и поймут наконец, для кого завоевана Советская власть?»
Утром Илья получил письмо от Бабича и путевку на учебу. Настроение поднялось. Он решил съездить в соседний аул к своему товарищу, секретарю аульского Совета Байсугиру. Тот давно просил его приехать и показать, как правильно вести делопроизводство.
Илья пробыл у Байсугира целый день, а вечером заторопился домой — неотложные дела ждали. Он сел на лошадь и поехал шагом, наслаждаясь прелестью летней ночи. Свет луны бил в щеку, над головой сыпались звезды, прочерчивая длинные огненные хвосты. Из ковыля со свистом вспархивали куропатки. Илья с радостью думал о том, что скоро поедет на учебу. Тогда прощай, станица! Спустившись в бывшее русло старого Жяика, Илья размечтался, ослабил поводья и не придал значения тому, что малообъезженный конь, взятый у друга Феди Петрова, прянул ушами, неожиданно фыркнул и шарахнулся в сторону. Покрепче бы надо было держать поводья, тогда не вылетел бы Илья из седла и успел бы наган вытащить… После удара он сразу же потерял сознание. Пришел в себя лишь среди ночи. Волосы, густо смоченные кровью, прилипли ко лбу. Встал и почувствовал, что ноги отяжелели и плохо слушались. Сделал несколько шагов, услышал шум воды, потом увидел при мутном лунном свете невысокие перила и будку сторожа с черной, настежь открытой дверью. Сторож громко храпел, от него разило самогонкой. Попытка разбудить его ни к чему не привела. К рассвету Илья добрался до станицы и пошел прямо к Ивану Тювильдину.