— Господи, возьми меня к себе, грешницу, избавь от такой дочери! Или окуни ее в светлую, очищающую тень, чтобы не покинула она этот свет без радости!
Порой в поступках Варьки проявлялась несовместимая с ее характером доброта — она вдруг могла отдать последнюю тряпку, поделиться куском хлеба, а чтобы услужить кому-либо, готова была вывернуться наизнанку. Но в этих ее поступках было что-то ненадежное, шаткое, поэтому Илюшка с Марией и Шуркой принимали услуги своей сестрицы всегда с опаской, словно предчувствуя, что за ее добротой последует какая-нибудь неожиданная жестокая расплата. Она могла дать Илюхе яйцо, а потом сказать матери, что он утащил его из гнезда…
Земля отводилась под бахчи твердая, с ковыльком, часто на поемных, перед прибрежным тугаем, гривах. Ехали сначала верст пять большаком, а потом сворачивали к тугаю. Зеленые бахчевые полосы, высокий балаган сторожа видны издалека. Чем ближе подъезжали, тем больше споров и волнений. Спорили о том, кто скорее угадает свою бахчу. Кажется, хорошо знали, где она расположена, вроде бы совсем недавно полоть ездили, а поди теперь узнай! Все заросло. По краям вымахали подсолнухи на толстенных стеблях, с крупными, как решета, шляпами, а внизу все переплелось тыквенными плетями, даже проехать негде. Останавливаются и высыпают гурьбой на межу с намерением побежать скорее.
— Куда плети топтать? Не терпится?! Все вместе пойдем к дыням. Нечего по всей бахче шлендать, арбузы еще зеленые, — останавливал их грозный голос отца или матери.
Разве тут утерпишь! Схватил бы вон тот белый, в полоску, и умял прямо с кожурой. Первый же! А они выглядывают из сизой кружевной ботвы: черные, белые, пестрые, полосатые, с капельками росы на кожуре. Диво!
Все идут по меже, весело перепрыгивают через тыквенные плети. Дыни посажены отдельно на том конце. Они поспевают раньше. Их нельзя раскидывать по всей бахче, можно вытоптать арбузные плети. Все делается умно, с расчетом. Старшие шагают не спеша, окриками едва сдерживают детское нетерпение. Вот и дынная полоса. Все так сплелось, что ступить некуда. Илюшка зорко следит за братом Мишей, не отстает ни на шаг. Верит, что он прикрыл дыньку. Не раз хвалился. Но разве за ним успеешь! Он большой, прыгает ловко, а тут еще позади голос Варьки:
— А Санька на плеть наступила!
Пока Сане делается проборка, Миша уже у своей дыни.
— Вот она, весь бок желтенький!
А Илюха отстал, запутался в плетях, ревет от зависти.
— Ну чего, дурачок! — скажет, бывало, мать. — Становись сапожонком вот на эту плешинку, а потом сюда. На плети не наступай. Видишь, там маленькие арбузики? Они большие вырастут.
Илюшка прыгает раз, другой, третий, а потом, изловчившись, когда мать нагибается к нему, ловит ее шею и виснет на груди. Только, видно, матери так сладко пахнут. Прижался всем телом и совсем забыл о дыньках и арбузиках…
— Ах ты, мой лобастенький. — Материнские руки скользят по волосам, щекочут за воротником. Так приятно, что головы отрывать не хочется. Илюшка целует стрелочки морщин, поселившиеся около теплых губ.
— Минька! — кричит мать старшему сыну. — Погоди, сыночек, рвать дыньку. Мы сейчас к тебе придем.
— А вы скорее! А то тут Варька все перевертывает. — Та уже успела с сестрами перессориться. Сорвала у них под носом самые лучшие дыни, теперь лезет к брату. Правда, у Миньки не очень-то разживешься — у него кнут в руке.
— Прогони ты ее! — кричит старшая сестра Мария. Она хоть и моложе Михаила, но уже начинает невеститься, платочек голубенький повязала, на глаза его напускает. Нос залепила бумажкой, чтобы не облупился.
Подходят Илюшка с матерью. Дыня, которую караулит Миша, не совсем спелая, только один солнечный бочок чуть-чуть золотится. Начинается спор: рвать или оставить до следующего воскресенья? Решает возглас Варьки:
— Оставим, а ее караульщик сорвет…
— Типун тебе на язык, — не выдерживает мать. Ей больно, что дочка плохо думает о людях. — Прикрой, Миня, травкой, пусть доспевает.
— Арбузика хочу, — начинает хныкать Варька. В этом Илюха поддерживает ее первый. А потом присоединяются и остальные.
— Зеленые еще, животы заболят, — пытается возразить мать.
— А я знаю, где есть спелый, — заявляет Минька.