Когда комиссия уходила, в сенях Илью задержал Панкрат. Взяв его за борт френча, прохрипел:
— Не слишком ли круто, Илька, поворачиваешь?
Илья отстранил его от себя.
— Это что, угроза?
— Совет дельный…
— Совет… — Илья покачал головой. — Ты ведь, дядя Панкрат, вроде умный… зачем же нас-то за дураков считаешь?
— Раз у тебя наган в кармане, то большого ума не вижу…
— Какой уж есть… Ты бы лучше своему братцу Сереге посоветовал, чтобы соображал и действовал поумнее…
— Ты на что намекаешь? — С тревогой в голосе спросил Панкрат.
— Он и без намеков хорошо знает, да и ты тоже… Бывай здоров!
— Нет, Илья, погоди, погоди! — пытался удержать его Панкрат.
Илье и в голову не приходило, какой страх посеял он им в сердце.
— Некогда! — Илья резко оттолкнул оторопевшего хозяина и вышел.
Дома, когда они остались вдвоем с Аннушкой, она взахлеб рассказывала:
— Тяпку я бросила и в амбар побежала по малому делу. Слышу разговор под навесом — голоса Серегин и торгаша этого: «Хорошее мы с тобой, Сергей Ерофеич, дельце обтяпали, — говорит торгаш Сереге. — Мануфактуру твою…»
— Какую мануфактуру? — хватая Аннушку за руку, спросил Илья.
— Из какого-то Сакмара-Уральска, чо ли?
— Сакмаро-Уральский потребсоюз, наверное?
— Так, так и есть! Правильно! Продал, говорит, с большим барышом. Получай свою долю, Сергей Ерофеич… Я нос в щелочку, и своими глазами видела, как он передал Сереге целую пачку червонцев и еще отсчитал сколько-то…
— Ты никому об этом не рассказывала? — Илья сразу понял, что это была за сделка. Мануфактура, полученная по нарядам из Сакмаро-Уральского потребсоюза, пошла в лавки частникам по самой дорогой цене.
— Что ты, Илюшка! Ни словечка. Полубояровы-то вон какие староверские властители!
Аннушка знала силу этого привилегированного рода. Поощряемый царской властью, он процветал и креп. Эта станичная аристократия вершила всеми делами, была высокомерна, надменна, любила жить за чужой счет.
— Аннушка! — Темные Илюшкины глаза загорелись. — Лапушка! Ты такое зацепила, такое! — Он встряхнул ее за плечи, поцеловал в щеку и закружил по комнате. — Ох, дельно! Теперь Сережку из кооператива вышибем, а на его место выберем тебя, тебя, Анна Гавриловна!
— А ну вас с шуточками! — Аннушка вырвалась из его рук. — Федя вон тоже все насчет пуховой артели подзуживает… Что вы на самом деле!..
— Ты, Нюра, сама не знаешь, какая ты есть!
— Какая? — Аннушка стояла возле кухонного стола, глаза ее подернулись слезами.
— Умница. Учиться поедешь, учиться!
— А-а! Учиться… — проговорила она задумчиво. — Это ты уедешь, а без тебя они нас тут сырыми сожрут…
— Зубы сломают. А тебе, знаешь, какое спасибо!
— Не надо благодарить, Илюшка! Я теперь с вами, комсомольцами, до гробовой доски. Мне бы только грамоты поднабраться… Я бы тогда кое-кому показала, почем сотня гребешков…
— Все будем учиться, все! Сплошь! Потому что машины у нас будут самые могучие, и товары в потребиловке самые лучшие! Чтобы зашел и оделся с иголочки.
— А Сережка Полубояров, выходит, вместо того чтобы своих станичников одеть, ту мануфактуру спекулянтам сбагрил, а барыш себе в карман?
— В том-то и дело! И, поди, не первый раз…
— Еще бы! Мало у них добра всякого. Сколько из Туркестану привозят пуха! Отдают самым бедным татаркам, тем, кому купить не на что, да по хуторам развозят. За осьмушку целыми ночами спину гнешь, гнешь, аж руки деревенеют. Сколько я для них платков, шарфов, перчаток напетляла, господи! А сейчас наши кустарки…
— Кустарок надо в артель агитировать, выгоду объяснить. А пух в долг давать! — проговорил Илья.
— Агитируют и пуха не жалеют. Только в артель почему-то привозят больше дебаги, а у Полубояровых тимирский пух — длинный, сизый, как дым. Волос живо выберешь и прядешь припеваючи. А дебагу-то щиплешь, щиплешь…
Аннушка говорила справедливо. Илья хорошо знал, что в бескрайних степях Туркестана у кочевников паслось несметное количество овец и коз. На приволье они так быстро плодились, что иные богатые скотоводы — баи не знали своим стадам счета и не могли регулярно вычесывать пух. Он сваливался на козах, превращался в плотно скатанное руно — дебагу, жесткую, грязную. Обрабатывать ее было очень трудно, оттого и качество изделий из дебаги было низкое. Много пуха закупали у кочевников агенты промысловой кооперации. Дебага шла вагонами, а серый тимирский пух отправлялся почтой ценными посылками, нередко совсем по другому адресу… Нетрудно было догадаться, как хозяйничали в полудикой степи дельцы разных масштабов и, конечно, частники.