— Ничего ты не знаешь. Рано еще! — пытается остановить его мать.
— Поспорим? — горячится Миша.
— А, давай! — предлагает Варька. Она хоть и маленькая, но переспорить ее невозможно.
— С тобой? — Поначалу даже и он колеблется.
— Боишься?.. Давай на что хошь…
— На твою дыню!
— А-а! — Рисковать своей дыней не больно охота.
— А если твой арбуз только чуть розовый? — с сомнением в голосе спрашивает Варька.
— Пусть хоть самую капельку, дыня моя.
— Ладно, айда! — соглашается Варька. Если она и проспорит, то все равно первую дыню не отдаст, поднимет такой вой, что и от своей-то откажешься… Мишу это не огорчает — ему лишь повеселиться, подразнить спорщицу.
Дети окружили мать и наперебой стали уговаривать, чтобы разрешила сорвать арбуз. Разве может она устоять в такой радостный день? Выбирать идут вдвоем с Мишей — остальных не берут, чтобы плети не вытоптали. Ходят долго, часто нагибаются и щелкают ногтем по кожуре. Детям ждать надоедает. Из-за гор поднимается солнце и припекает все жарче. Лысманка влез с дугой в самый куст, мотает головой, гремит сбруей. От слепней нет никакого покоя. Наконец Михаил приносит большой черно-пестрый арбуз с белым на боку крестом.
— Твой? — осведомляется Варька.
— А то чей же! — раскрывая лезвие перочинного ножа, гордо отвечает он.
— Врешь все. Наверно, отец метил, а не ты, — пытается уличить его сестра и получает добрый шлепок пониже спины. За сестру заступалась Шурка. Сядет рядом с нею, обнимет и вдруг засияет такой искренней добротой, что Илюшке, несмотря на все Варькины каверзы, становилось жалко ее.
Арбуз разрезает мать.
— Не трещит, — замечает Варька. Слезы ее, как всегда, просыхают мгновенно.
— Совсем еще зеленый, — подтверждает мать.
— Розовый, розовый! — уверяет Миша. Илюшка и Шурка тоже за него. Им хочется убедить самих себя, что арбуз на самом деле начальной спелости… Но увы — розовинки едва наметились вокруг совершенно белых семечек. И все же расхватали по целому ломтю и уплетают за обе щеки.
— С калачом ешьте! — пытается остановить мать, да где там! — Глядите, телегу мне не испачкайте, — шутливо говорит она и тоже берет маленькую дольку. Смеются, радуются, что и мать участвует в их пирушке, перебирают всякие забавные случаи из короткой детской жизни, связанные с бахчами.
— А ну, Илюшок, расскажи-ка нам, как ты в тот год на бахчи с веником ездил? — тихим, вкрадчивым голосом просит Миша. Сестренки хохочут, стреляют друг в друга семечками. Мать гладит Илюху по голове и тоже смеется.
Было тогда Илюхе годика четыре, а может, чуточку больше. В один из субботних вечеров за ужином детям объявили, что завтра рано утром их повезут на бахчи за первыми дынями. Решили взять всех, кроме Илюшки, который накануне наелся незрелого пасленка и маялся животом. Он поднял такой крик, что пообещали разбудить и его. С вечера дети так развозились от радости, что их едва уложили спать. Проснулся Илюха в полутемных сенях, пошарил рукой по колючей кошме — ни тетки Аннушки, ни Саньки рядом не оказалось. Илюшка вскочил и, как был в одной рубашонке, зашлепал босиком по голому полу в маленькие сени, выглянул в окошко. Во дворе горланили петухи. Над поветью повисло солнышко, а в холодке, внизу, дедушкиного тарантаса не было. Илюха сразу догадался, что на бахчи уехали без него. Захлебываясь слезами, он бросился на кухню, но там на столе лежали одни высокие калачи, накрытые белой скатеркой, да черный кот сыто мурлыкал на лавке. Илюха схватил веник, зачем-то сунул его коту в усы, тот чихнул, спрыгнул с лавки и юркнул, загремев ухватами, под печку. Услышав во дворе голоса, Илюшка выскочил на крыльцо и остановился. В тени на завалинке сидели мать с тетушкой Анной и что-то вязали. Увидев Илюху без штанишек, с обтрепанным в руках веником, они засмеялись. Это вызвало у Илюхи такую ярость, какой он никогда не испытывал. Мало того, что обманули, да еще так обидно насмехаются. Размахнулся и запустил в них веником.
— Ну, хватит, сынок, хватит, родимый, — попробовала мать успокоить его. Но Илюша не унимался. Притащил поварешку и старые, растоптанные дедушкины валенки.
— До дедушкиных пимов, пострел, добрался… Вот ужо приедет дед-то, я ему все расскажу, — пригрозила тетушка. Но и эта угроза не подействовала. Бросать уже было нечего, тогда он выхватил из-под скатерти еще теплый калач и выскочил с ним на крыльцо. Тут терпению матери пришел конец.
— Эко чего удумал! Не смей! — крикнула она, подскочила и отняла калач.
— Шлепни-ка его по голой заднице! — посоветовала тетушка. Но мать никогда не била Илюшку.