– Еще бы, – поддакнул Хью, боясь, что лопнет от сдерживаемого смеха, и говоря себе, что не отдал бы свою жену ни за какие сокровища на свете.
Собаки в аббатстве первыми дали знать о появлении чужаков. Их заливистый лай насторожил мужчин, собиравших инструменты после дневной работы на земляных валах. Увидев лишь двух всадников, они не стали бить общую тревогу. Один из землекопов, парнишка зорче других, определил, что это два монаха верхом на мулах.
Подъехав к аббатству, Антонио, посланец епископа, приставил ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от низкого солнца, и, повернувшись к своему спутнику, облегченно вздохнул:
– Слава Господу Богу, уберегшему Эвистоунское аббатство!
Антонио, став по пути свидетелем опустошений, причиненных разбойниками, боялся, что найдет аббатство лежащим в руинах. У него не было желания возвращаться к епископу с такими новостями. Его святейшество не любил дурных новостей и нередко вымещал свое неудовольствие на том, кто сообщал их ему.
Опасения Антонио не оправдались, и он увидел мирную и вполне благополучную картину. За земляными валами аббатства текла обычная жизнь: мужчины и женщины возвращались с полей, играли дети. Из-под копыт их мулов с писком разбегались цыплята, за каменными и плетеными оградами мычал пригнанный с пастбищ скот, в вечернем воздухе разносился запах жарящегося мяса. Виднелись следы нового строительства, груды ошкуренных бревен.
Как Антонио и предполагал, монахи аббатства были на вечерней службе. Из храма доносилось их пение на латинском языке. Вокруг приезжих быстро собрались любопытные. Оторвавшись от наковальни, пришел кузнец, что-то крикнув нескольким подросткам, кидавшим вилами навоз у конюшен.
– Где я могу найти твоего хозяина? – требовательно спросил Антонио, который не привык ждать.
– Наверно, в доме, – ответил кузнец; ему вторил и один из подростков, принявших повод у монахов.
Мартин, забавляющийся в кладовой с Алисой, услышал Румолда, зовущего помощников конюха.
– Пусть себе кричит, – хихикнула Алиса.
Но Мартин поднялся, высвободившись из ее объятий, и выглянул в окно.
– Это священник. Бьюсь об заклад, человек епископа. Надо идти.
– Не-ет, – протянула Алиса, не отпуская его.
– Да. Прекрати немедленно, – ворчливо сказал он, – сейчас не время!
Отмахиваясь от нее одной рукой, Мартин натянул штаны, высунул голову в дверь, огляделся, выскользнул в коридор и побежал, на ходу поправляя одежду. Он нашел священника в столовой, поздоровался и велел слуге принести вина; спутника Антонио направил ужинать на кухню.
На прямой вопрос, где господин, Мартин, волнуясь, словно девица, оправляющая красноречиво смятую юбку, ответил, что последний раз видел Хью в аббатстве разговаривающим с братом Малкомом.
– Я пошлю за ним мальчишку.
Мартин кликнул сына кухарки. Белоголовый мальчуган лет семи-восьми вприпрыжку, как козленок, побежал через сад, примыкавший к кухне, а там по тропинке, идущей позади аббатства.
Подбежав к ризнице, он услышал из-за двери смех: низкий и раскатистый мужской и ясный, мелодичный – женский. Этого он не ожидал, зная, что монахи – народ суровый, и несколько мгновений стоял в нерешительности. Потом, вспомнив наказ, тихонько постучал в дверь.
На пороге появился Хью. Мальчуган вздрогнул и озадаченно разинул рот, поглядывая на женщину, сидевшую за столом. Потом сообщил:
– Прибыл священник, милорд. Он ждет вас в столовой.
– Говоришь, священник?
Мальчуган кивнул и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть женщину за полуоткрытой дверью.
– Беги обратно и скажи гостю, что я сейчас буду, – приказал Хью и, взяв мальчишку за плечо, развернул в сторону кухни. – Хороший мальчик, ну-ка, одна нога здесь, другая там. – Хью постоял на пороге, наблюдая за убегавшим мальчуганом.
Санча старательно вывела последнюю завитушку и подняла глаза.
– Кто-то приехал?
– Представитель епископа, скорее всего. Священник из Гексхэма, отец Антонио, я говорил тебе о нем.
– Проверять, что делается в аббатстве?
– Да, а еще утрясти мои дела с братом Гилбертом.
Санча задумчиво нахмурилась. Она надеялась, что это не означает новой конфронтации между Хью и братьями. Чтобы покончить с их взаимной враждебностью, думала она, мало присутствия священника.
– Письмо его святейшеству готово, тебе осталось поставить подпись. – Она подтолкнула лист бумаги через стол и протянула Хью перо.
В ризнице с каждым мгновением становилось темней. Санча встала с кресла и одернула юбки. Хью поспешно запахнул рубаху и заправил ее в штаны.
Было уже довольно темно. Хью взял Санчу за руку и повел к тропинке. Из чувства противоречия Санча спросила:
– Не ближе ли будет пройти через господский сад?
Хью заверил, пряча улыбку, что ближе не будет. Там, где тропинка сворачивала в заросли ореха и молодого терновника, Хью остановился, привлек ее к себе и проговорил:
– Это просто невыносимо.
16
Широко раскрыв глаза, Санча с простодушным удивлением смотрела на него.
– Что невыносимо? – спросила она дрогнувшим от волнения голосом. Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, потому что от одного прикосновения его ладоней по ее телу пробежала сладкая дрожь, заставившая ее закинуть руки на шею Хью и прильнуть к нему. Она вдруг почувствовала, какой он высокий, как тверды его мускулы.
У Хью неистово колотилось сердце. Его ладони скользнули вниз, к изгибу ее бедер, и, приблизив лицо к ее лицу, он тихо ответил:
– Я все время думаю о тебе, только о тебе и ни о чем больше.
– Чем же я могу помочь? – задыхаясь, прошептала она.
– Ты должна стать моей, или мне придется спать отдельно, в аббатстве.
– Разве ты не предпочитаешь спать в собственной постели?
– Только если ты станешь моей.
Санча не отрываясь смотрела ему в глаза, сине-серые, затуманенные страстью. «Он просит меня», – подумала она и вдруг поняла, чего стоило ему все это время сдерживать себя ради нее. Однако сейчас ее чувство благодарности и способность делать заключения не шли дальше первобытного ощущения его сильного молодого тела и ее ответного трепета. Она лишь повиновалась велению сердца, когда, раскрыв губы, потянулась к нему.
Хью не требовалось большего поощрения, нежели прохладное робкое прикосновение ее губ. У него закружилась голова оттого, что сладостные муки безответного чувства столь внезапно разрешились и долгожданный миг наступил. Весь дрожа, он приник к ее губам глубоким, нескончаемым поцелуем, от которого у нее захватило дыхание. Он не мог оторваться от нее. Его горячие губы касались ее шеи, скользили вниз, к теплой впадинке над ключицей.
– Нынче ночью, – проговорил Хью шелестящим шепотом и крепко стиснул ее.
Какое-то мгновение Санче казалось, что он раздавит ее. Она чувствовала, что слабеет от прикосновения его сильных рук, от жара его тела, обжигающего сквозь одежду.
– Да, – часто дыша, еле выговорила она. – Нынче ночью.
Хью ответил сдавленным стоном и неожиданно оторвался от нее.
– Нужно идти, – хватая ртом воздух, выдохнул он. – Священник ждет.
Лишенная опоры его крепких рук, Санча едва не упала, так безвольно подгибались у нее ноги. Но, когда она попыталась вернуться в его объятия, он отстранил ее и, глядя сумасшедшими глазами, с незнакомой улыбкой, дрожащей на губах, сказал:
– Хватит. Или я буду не в состоянии идти.
Когда Хью и Санча вошли в столовую, лица у них еще пылали. Если приезжий священник не обратил на это никакого внимания, то от женщин на кухне ничего не укрылось, и за спиной проходящих господ они хихикали и перешептывались, подталкивая друг дружку локтями.