Выбравшись, наконец, на берег, Йаати отряхнулся и резво поднялся наверх, чувствуя, как под босыми ногами мягко, бесшумно оседает влажный грубый песок. Весь мокрый, он дрожал от холода, но решение нашлось сразу: заорав что-то дикое, он прошелся колесом по берегу, замахал руками и ногами, изображая бой с Невидимым Врагом — и, наконец, согревшись и запыхавшись, замер, очень довольный собой. Он словно бы родился заново: сердце билось часто и сильно, кровь живым огнем горела в теле. Сырой холодный ветер и ещё более холодная сырая земля под босыми ногами теперь совершенно не пугали. Йаати даже взлететь хотелось от нетерпеливого избытка сил, — но вот это уже никак не получалось.
Он вздохнул и помотал головой. Желание сделать что-то недоступное, необычное, невозможное никуда не делось, — напротив, разгорелось ещё ярче. Казалось, что чешется сама душа. Йаати всё более задумчиво смотрел в темную глубину между елями, потом, наконец, вскочил, сделал несколько быстрых шагов к ним, замер, вернулся, спрятал одежду в зарослях, — и, прямо как есть, нырнул в лес.
После первых же шагов в нем Йаати обнаружил, что воображать себя Диким Юношей — это одно, а вот быть им — совсем другое. Под босые ноги то и дело попадался колючий растительный мусор, приходилось осторожно касаться земли, а уж потом ступать всем весом. Ощущения при каждом шаге, почти болезненно острые, били по до предела натянутым нервам, и Йаати напряженно вслушивался в каждый звук. Если бы вокруг царила тишина… но нет. До него то и дело долетали какие-то странные шорохи, вроде бы далекие шаги, иногда какой-то стрекот. Каждый раз он замирал, словно влипая в колючий, обжигающе холодный страх, — и каждый раз что-то словно тащило его дальше. Всё это словно происходило во сне.
Ощущение времени исчезло, — Йаати казалось, что он без конца, раз за разом переживает одну и ту же секунду. Все мысли куда-то незаметно испарились, — тишина и ощущения словно стерли его человеческую суть, превратив его в какое-то дикое лесное животное. Ещё никогда он не чувствовал себя столь живым, единым со всем окружающим миром. Но сознание всё же вдруг вернулось, — и Йаати ошалело замер, глядя на странный пейзаж.
Как-то, совершенно незаметно, он вышел на заросший бурьяном пустырь, — точнее, двор давным-давно заброшенного дома. Кирпичный, трехэтажный, он выглядел так, словно вот-вот готов рухнуть. Дощатая, заросшая мхом крыша просела, пустые окна жутко зияли чернотой, — словно комнаты за ними заполнены густым дымом или даже какой-то черной жидкостью. Забор кое-где покосился, двор завален древней, облезлой и полусгнившей мебелью. Йаати стоял у распахнутых, осевших в грунт ворот, — но начинавшаяся за ними дорога уходила в темную, неподвижную воду, отражавшую странное, неземное сияние небес. Тучи разошлись, солнце, обрамленное короной их рваных, темных, неподвижных, как на картине, лохмотьев, просвечивало сквозь ровный слой высоких облаков расплывчатым синеватым пятном. Во всем этом было что-то, невыразимо зловещее, — даже в призрачном здешнем тепле, готовом ускользнуть от малейшего дуновения ветерка. Было так тихо, словно уши заложили ватой. Йаати даже потряс головой, передёрнувшись от неприятного ощущения. Он никак не мог вспомнить, как попал сюда, не мог вспомнить даже, что было до этого. Кажется, он уснул на ходу… но разве так бывает?.. Где он?.. В какую сторону идти?.. С какой стороны он сюда вышел, наконец?..
Йаати оглянулся, чтобы отыскать следы, — но не смог. А были ли они вообще?..
От этой мысли голова закружилась, ноги ослабли, — и он сел на какой-то облезлый ящик, передернувшись от холода сырых шершавых досок. Йаати понимал, что должен испугаться, — но голову словно набили ватой. Думалось медленно и как-то неохотно, лениво. Словно весь мир пропитан этой синеватой, одуряющей мутью… и нет ни сил, ни даже желания сбросить её…
Йаати ощутил, что сознание опять уплывает… куда-то. Он вскочил, яростно помотал головой, осмотрелся. Никаких тропинок, никаких следов того, что люди здесь бывают, — всё казалось заброшенным много лет назад. Идти к дому не хотелось, — от него просто дышало какой-то нездешней темной жутью. В лес тоже не хотелось, — в нем, казалось, висит та же странная синеватая дымка, что и в небе, да и вообще, как-то темновато… Оставалась дорога, — должна же она вести куда-то…