Выбрать главу

Йаати удвоил усилия. Сердце у него билось так часто, что он даже начал задыхаться. Если он ошибся, ему конец: даже сейчас в этом пустом мертвом лесу очень страшно, а что будет тут ночью, он даже боялся представить. Если в ближайшие минуты впереди не покажется просвет…

Йаати зашипел от боли, споткнувшись об упавший ствол… и очнулся. Сознание вновь «улетело», и он даже не заметил, как забрался в какой-то бурелом. Впереди угрюмо темнела совсем уже глухая, непролазная чаща, к тому же, отчетливо уходившая вниз, — там, среди зарослей, уже зловеще чернела вода. Мальчишка заполошно осмотрелся, — он не представлял, куда и сколько шел, и как вообще попал сюда. Справа тоже глухой лес, слева…

Слева светлее! Йаати поспешил в ту сторону, то и дело морщась от боли в босых ногах. Да, точно — там просвет! Дорога! Ура!..

Путь преградил крутой земляной вал высотой по грудь. Йаати бодро взобрался на него — и замер. От дороги его отделял второй такой же вал, — а между ними зиял ров глубиной метра в два, покрытый на дне страшной черной грязью. Склоны крутые, если он свалится туда, — то вряд ли вылезет обратно. И не перепрыгнуть, — вал просто не даст разбежаться. Зачем тут это? Что же делать?..

Йаати посмотрел вправо, влево, — но никаких упавших деревьев и мостов не наблюдалось. Ров тянулся в обе стороны, насколько хватал глаз. Придется, наверное, идти прямо по валу в сторону города, — там, где-нибудь, наверняка попадется переход на ту сторону…

За спиной что-то зашуршало, — и мальчишка замер, словно пораженный громом. Он уже убедил себя, что тут никого нет, — и ошибка совсем ему не понравилась.

Йаати торопливо оглянулся. Ничего не видно, но в проклятых лесных зарослях и не увидишь никого, пока он — или оно — не подойдет слишком близко. Сам по себе звук совсем не был страшным, — казалось, что к нему бежит ребенок, — но ритм шагов был какой-то… другой, — и от этого Йаати пробила необъяснимая дрожь. Он, наконец, испугался, — и страх швырнул его в настоящую бурю движений.

Он бросил трубу на ту сторону, на заду съехал в ров, тут же до колен провалился в жирную черную грязь. С отчаянным усилием вырвал застрявшую ногу, сделал шаг, второй… яростно полез наверх, судорожно зарываясь в неподатливую землю пальцами рук и ног. Ему удалось подняться на полметра, потом ноги всё же соскользнули, и Йаати повис, прижавшись голым животом к земле. Сырой холод волной плеснул в тело, мышцы свела судорога, — и он задергался с удвоенным старанием. Кое-как, на четвереньках, Йаати выбрался наверх, тут же, оскользнувшись, покатился, приминая бурьян, в кювет, плюхнулся в глубокую ледяную воду, едва не захлебнувшись, вскочил, протирая глаза и отплевываясь, — и вновь торопливо полез вверх.

Выбравшись, наконец, на асфальт, он замер, весь мокрый, оцарапанный, вздрагивающий. Широкое, незнакомое шоссе оказалось совершенно пустым. За ним вдоль леса тянулись бетонные опоры ЛЭП. На юге, далеко, оно терялось за изгибом темного леса, на севере тоже, — но там над ним смутно светлели крошечные отсюда прямоугольники многоэтажек. Город.

Сердце Йаати подпрыгнуло, на этот раз вверх. Далеко, но не очень: всего каких-то километров пять. Только час ходу, не три и не восемь.

Он прищурился, глядя на трехрогую черную башню — она поднималась за крышами, словно какой-то мрачный замок, — но не смог больше ничего разглядеть. Против солнца лишенные теней здания казались нарисованными на мутном фоне горизонта, — а за ними, пронзая облака, вздымалась другая, колоссальная башня. Отсюда она казалась ещё больше. Весь остальной мир лежал в мертвой тишине, под пустым куполом мутного синеватого неба.

Йаати замер, часто дыша, прислушиваясь, — но собственное запаленное дыхание и шум крови в ушах глушили слух. Не удержавшись, он побежал к городу. Теперь ему и впрямь казалось, что всё это происходит во сне.

4.

Йаати ошалело замер, глядя на что-то вроде танка, — светло-фиолетовое, заляпанное снизу чем-то зеленым. Казалось, оно появилось прямо из воздуха. Он ошалело моргнул, и не сразу понял, что сознание у него вновь «выбило», — он не запомнил, как добежал до города. Его дома — многоэтажные — мало походили на лахольские. Выше, угловатые, пепельно-серые. Не кирпичные, а собранные из бетонных панелей, какие-то… бездушные. Что-то в них было знакомое, но смутно, неопределенно, как во сне. Он недовольно мотнул головой и осмотрелся.

Лес остался далеко позади, — он стоял на шоссе, разделявшем заросший бурьяном колоссальный луг и пойму реки. Сбитые об асфальт босые ноги горели, горло тоже. Хотелось пить. Дыхание срывалось, сердце билось так часто, словно хотело выпрыгнуть из груди и ускакать подальше. Ну да, неудивительно, — он одним махом пробежал километров пять, хорошо хоть, не больше, — иначе загнал бы себя насмерть, даже не заметив этого. Всё эти провалы в сознании Йаати категорически не нравились, и, яростно помотав головой, он зашагал к странной машине. Всё же, не танку, — слишком тонкая и короткая пушка. Рядом с ней торчал плоский торец какого-то прямоугольного бруса, ещё два таких бруса — той же толщины, только длинных, — закреплены на шарнирах справа и слева от башни. Явно не пусковые для ракет, — потому что монолитные. Странно…