– Я просто обожаю тарталетки. Но тебя, папа, люблю больше всего на свете!
Сны о дочери неотступно преследовали его, однако стоило ему проснуться – и он не мог вспомнить ни её лица, ни одного, даже самого короткого эпизода из прошлого, где он был отцом. Разумом Хён Су понимал, что всё, что ему снится, – это и есть его воспоминания, но, бодрствуя, не мог воскресить ни одно. Ни одно! Словно они накрепко застряли за гранью сновидений, этой эфемерной жизни, мучившей его своей недосягаемостью и нереальностью.
Наверное, чтобы избавиться от этого наваждения, ему следовало поступить с девочкой так же, как он сегодня поступил с Чжи Вон. Сжечь все мосты. Вырвать эту занозу из души, чтобы она больше не терзала его и не кровоточила.
– После суда, – услышал себя Хён Су будто со стороны, – нужно решить, что делать с ребёнком. Как подумаю, что снова увижу её, начинаю задыхаться.
Ему и теперь не хватало воздуха, хотя в гостиной Му Чжина была настежь распахнута дверь на балкон. Хён Су без конца крутил на пальце кольцо, словно это монотонное и уже привычное действие успокаивало его и не давало свалиться в приступ.
– Может, тебе стоит встретиться с Ын Ха? – неуверенно предложил Му Чжин, вмиг растерявший весь энтузиазм, вызванный новостью о свидетеле для Хэ Су.
– Нет, – покачал головой Хён Су, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Кажется, удушье отступало. По крайней мере, получалось дышать ровно. И в этом был плюс. – Зачем встречаться с отцом, который её не помнит?
Одно дело – смотреть в глаза Чжи Вон и говорить ей чудовищные вещи, пусть они тысячу раз были правдой, и совсем другое – маленькой девочке, которая помнила, любила и тосковала по нему. Да нет, не по нему, а по тому лживому бесчувственному ублюдку, что был её отцом и называл себя Пэк Хи Соном.
Хотя…
Сейчас, кроме его имени, ничего не изменилось по сути. А он-то, дурак, всё пытается быть честным и говорить правду, которая всех вокруг делает несчастными.
– Тогда как же ты поступишь? – прервал его горестные размышления тихий голос Му Чжина.
В этом понимающем голосе звучало такое искреннее сочувствие, что Хён Су вновь ощутил подступающие к глазам слёзы. Но раз уж он решил идти сегодня до конца, то…
– А если я захочу отдать свою долю наследства ребёнку и навсегда исчезнуть, ты думаешь, ей будет… больно?
Это решение пришло ему в голову внезапно. Сразу после того, как он осознал причину патологических покупок тарталеток. Вернее, это было даже не решение, а сделка.
Сделка с собственной совестью.
По оценкам экспертов, сумма наследства обещала быть немалой. Стоимость имущества, оставленного До Мин Соком, составила порядка девятисот тысяч долларов. Дом в Хаджу, мастерская в Кагён-ни, дачный домик в Тхэане… После исчезновения Хён Су восемнадцать лет назад его сестра продала землю, но недвижимость оставила. И счета отца всё это время были заморожены. Однако теперь ситуация менялась, и независимо от вердикта суда свою долю он получит.
От презрения к самому себе, к собственной слабости и трусости Хён Су застонал и спрятал лицо в ладонях. Он ждал, что Му Чжин, быть может, станет уговаривать его не пороть горячку, подождать, одуматься, повидаться с Ын Ха… Но Му Чжин молчал.
А когда Хён Су наконец поднял голову, оказалось, что он в комнате один. Му Чжин исчез так же незаметно, как до этого Чжи Вон. Словно оба они, не сговариваясь, дали ему возможность самому определиться с собственной жизнью. Принять решение.
По стенам ползли мутные предрассветные тени, а Хён Су всё сидел на диване и смотрел прямо перед собой. И даже когда, услышав шестикратный писк часов, лёг, не раздеваясь, на спину, не мог закрыть глаза. Боялся: стоит ему заснуть – и к нему вернётся девочка с ясным взглядом и обезоруживающей солнечной улыбкой.
Но он ошибся. В этот раз, когда он всё-таки провалился в рваный, неглубокий сон, он увидел себя стоящим на коленях перед Чжи Вон. Его рука на её заметно округлившемся животе подрагивала в ответ на слабые толчки изнутри.
– Она брыкается. Чувствуешь? Ну? Чувствуешь? – спрашивала у него Чжи Вон и смеялась: – Ты всегда так этому удивляешься!
– Мне сложно представить, что внутри зародилась новая жизнь, – запинаясь, отвечал он, растерянный и изумлённый.
– Я тоже ещё пока не привыкла, – с улыбкой успокаивала его Чжи Вон. – Быть может, ты хочешь что-то сказать нашей малышке?
Хён Су, вконец смущённый, не знал, что говорить, и путался в словах, поглаживая живот своей беременной жены.
Он перечитал кучу книг о внутриутробном развитии и поэтому чувствовал неловкость не от удивления. Он считал, что это нелепо – разговаривать с животом. Вот он, взрослый человек, и то ничего не чувствует, а какие эмоции может испытывать ещё не родившийся ребёнок? Но Чжи Вон с таким волнением смотрела на него, и он заговорил. Он рассказывал Ын Ха о её комнате, весёлых жёлтых обоях и с каждой новой фразой осознавал, что это была не неловкость и не смущение. Он ощущал тепло. Тепло и желание увидеть наконец это существо, которое было для него по-настоящему родным. У него ведь по сути никого настолько родного-то и не было…
А потом он оказался в роддоме. Чжи Вон стояла рядом с ним, и они вместе любовались своей новорождённой дочкой, которую им показывали через стекло. Хён Су рассматривал маленький свёрток в руках медсестры и силился понять, что чувствует Чжи Вон и почему она плачет.
– Просто… она такая красивая! – отвечала Чжи Вон сквозь слёзы, счастливо улыбаясь. – Я так рада ей! Столько всего хочется сказать, но сложно подобрать слова.
Вот и ему было сложно подобрать слова, чтобы выразить всё то, что он испытывал, поэтому он просто смотрел, смотрел…
…пока не увидел, что сидит на постели в светлой уютной детской с жёлтыми обоями, разрисованными разными зверюшками. Ын Ха спала, вцепившись в рукав его пиджака, и не отпускала даже когда Хён Су попытался высвободиться.
А он гладил её тёплую мягкую ручонку и шептал:
– Прости, Ын Ха, папе нужно уйти.
Вдруг что-то выдернуло его из этого ласкового сна. Хён Су вскинулся на постели со словами:
– Папе нужно уйти.
А руки хранили тепло детской ладошки, пахнувшей ванилью и молоком. И это ощущение было совсем как то, в давнем полустёртом из памяти сне, где он так же явно ощущал руку Чжи Вон в своей, отчего ему было настолько спокойно и хорошо, что не хотелось просыпаться.
Хён Су сел на диване, по-прежнему одетый, с залитым слезами лицом, заторможенно, словно заклинание, повторяя:
– Папе нужно уйти. Нужно уйти…
Виски разламывались, в груди тянуло, пальцы судорожно крутили кольцо, а в ушах эхом звучал тоненький голосок-колокольчик: «Я люблю тебя больше всего на свете, папочка…»
========== 7. Точка возврата ==========
– Чтобы не скитаться неприкаянно всю жизньи вернуться к себе настоящему, нужна отправная точка. Но отыскать её и свой путь назад можешь только ты сам.
Все телевизионные каналы надрывались сенсационными новостями о завершении cуда над До Хэ Су – дочерью серийного убийцы До Мин Сока.
Присяжные пришли к единогласному решению, согласившись с заявлением подсудимой о самозащите. Исходя из нетривиальной ситуации, в которой оказалась До Хэ Су, её действия приняли с точки зрения социальных норм. Финальный вердикт суда, как это часто бывает, не сошёлся с заключением присяжных. Однако с учётом несовершеннолетнего возраста и дополнительных обстоятельств суд признал До Хэ Су невиновной, а это в итоге было важнее всего остального.