Хён Су не смотрел телевизор. Он чувствовал такое опустошение после месяцев дикого напряжения и непрекращающейся внутренней борьбы, что не мог больше всего этого слышать: у него и без того не смолкал монотонный гул в голове и то и дело сбивалось дыхание. И поэтому он решил просто дать себе время. Не думать ни о чём. Не планировать. Не надеяться. Привыкнуть к тому, что он здесь и сейчас. Он – До Хён Су. Такой же, как и все. Обычный.
Вот уже несколько дней он никуда не выходил из квартиры Ким Му Чжина. Спал. Ел. Дышал.
Жил. Просто жил.
Погрузившись в чтение, он не заметил, как вернулся Му Чжин. Только когда книга вдруг взлетела вверх и повисла в воздухе, вздрогнул от неожиданности и удивлённо поднял глаза.
– Что читаем? – поинтересовался Му Чжин, подслеповато вглядываясь в текст в вечерних сумерках.
Он, как всегда, не умел скрывать эмоции. Его до сих пор распирало от гордости и восторга: освобождение Хэ Су, повышение до главы редакции сенсационных новостей, персональная колонка на первой полосе, полмиллиона подписчиков в сети…
Стоило ему взглянуть на обложку книги, что он отобрал у Хён Су, – и его сияющее круглое лицо застыло маской глубочайшего изумления.
– «Тогда минувшего иссякнувший поток опять наполнится с магическою силой…»{?}[Фрагмент стихотворения «Аромат» (Шарль Бодлер, «Цветы зла», пер. Эллиса).] – Му Чжин буквально ткнулся носом в разворот. – Ты серьёзно?
– А что? – поднялся с дивана Хён Су и не особо вежливо выдернул книгу из рук журналиста.
– Шарль Бодлер? «Цветы зла»? – выпученные глаза Му Чжина всё никак не возвращались к привычному пытливому прищуру.
– А что? – ровно тем же тоном повторил Хён Су и, приметив страницу, на которой вынужден был прерваться, аккуратно положил томик на журнальный стол. – Нашёл у тебя в книжном шкафу. Что тебя так поразило?
– Любопытный выбор, – хмыкнул Му Чжин, отступая. – Не думал, что тебя заинтересует подобная литература, вот и удивился. Хотя… – он на минуту задумался. – Пожалуй, да, это твоё, как ни странно.
Он плюхнул кейс с ноутбуком в кресло и принялся стягивать пиджак.
– Знаешь ли, я сам удивился, увидев это на твоей полке: был уверен, что дальше манги и жёлтой прессы твои интеллектуальные вершины не стремятся, – невозмутимо отбил Хён Су, с насмешкой наблюдая, как репортёр, кряхтя, пытается высвободиться из узкого рукава.
– Один-один, – миролюбиво поднял руки Му Чжин, как только ему удалось снять пиджак. – Поужинаем, что ли? Можно пиццу заказать. Будешь?
– Нет. Я всё уже приготовил.
Хён Су снисходительно улыбнулся, глядя, как вытянулось лицо Му Чжина, когда тот, прошлёпав на кухню, завис над плитой. Ему бы в пантомиму вместо журналистики – отбоя от поклонников бы не было! Какие там полмиллиона…
– Это что? – принюхался несостоявшийся артист. – Рагу с поджаренным рисом? Что там? Клубника, крабы… Ты чего, нашёл клад и решил шикануть, заказав доставку из ресторана?
– Нет, – продолжая улыбаться, мотнул головой Хён Су. – Сказал же, сам приготовил.
– Пахнет знатно!
– Я добавил в бульон сушёной трески.
– Охренеть! – Му Чжин вновь вытаращил глаза. – Достать соджу? Или, быть может, совиньон, раз у тебя сегодня Бодлер?
– Прекрати нести чушь, извращенец, – вздохнул Хён Су, вынимая из холодильника контейнер с кимчи. – Ужинать лучше давай.
– Я не извращенец, а эстет, – надул губы Му Чжин в притворной обиде, но умничать дольше не стал, а оправился переодеться и вымыть руки.
Через каких-то полчаса он, разомлевший от роскошного ужина, алкоголя и общей эйфории последних дней, благодушно откинулся на спинку стула, смакуя соджу с таким видом, будто это впрямь белое сухое элитного сорта.
– Почему ты на меня так смотришь? – нарушил тишину Хён Су, которому надоел этот моноспектакль.
– А ты изменился, – Му Чжин не сводил с него изучающий взгляд, пьяно растягивая слова.
– Что?
– Ты очень изменился с тех пор, как потерял память, – журналист налил себе ещё. Увидев, как брови Хён Су удивлённо взлетели, он пояснил: – Нет, ты всё тот же заносчивый придурок, но порой кажешься совсем другим. Что-то в тебе перевернулось, это точно. Хотя…
Хён Су вопросительно смотрел на него и молчал, и Му Чжин с явной охотой продолжил свои рассуждения. С каждым словом его язык развязывался всё больше и больше.
– Может, это не ты изменился, а вернулся тот, настоящий До Хён Су?
– Перестань нести чушь. И бутылку убери, – сам Хён Су пил мало и практически не пьянел.
– А вот и не уберу! – стукнул стаканом по столу Му Чжин. – Имею право. Во-первых, я заслужил. Во-вторых, завтра выходной. В-третьих… о чём я говорил?
Он уставился на этикетку бутылки так, словно надеялся обнаружить там подсказку. Потом встрепенулся и расплылся в широкой улыбке, очевидно, поймав ускользнувшую было мысль:
– Хён Су, а Хён Су! Двуличный ты, удачливый мерзавец! Знаешь, что я о тебе думаю?
– Что?
Хён Су передвинул ополовиненную бутылку, уже не первую, на противоположный край стола.
– Я думаю, нет, я уверен, что ты не псих.
– Спасибо. С чего вдруг? – Хён Су и сам удивился, с каким напряжённым вниманием ждёт ответа пьяного репортёра.
– Я думаю, что ты… – Му Чжин икнул и долго что-то мычал, видимо, подыскивая нужное слово. – Ты… ж-ж-жерва.
– Ну надо же! – усмехнулся Хён Су. – Чья же?
– Не чья, а чего! – важно поправил его Му Чжи, снова икнул и наставительно поднял вверх указательный палец. – Жертва неправильно поставленного диагноза, социального давления и твоего собственного отца.
Хён Су замер, подавшись вперёд и забыв, что хотел сказать. А Му Чжин, почувствовав его заинтересованность, принялся рассуждать, энергично жестикулируя:
– Я думал об этом. Много думал. Ещё когда писал статьи о До Мин Соке. И в детстве тоже… Но теперь, конечно, иначе, серьёзнее. И я пришёл к выводу, что твоя социопатия, эмоциональная неразвитость и прочие липовые диагнозы – это результат влияния До Мин Сока, его разочарования в тебе, его собственного извращённого ума и восприятия мира. Никакой ты не психопат. Ребёнок, росший без матери с таким-то папашей, разве может развиваться нормально? В дефиците общения, внимания и любви? Любому ребёнку нужны эмоции! – голос Му Чжина стал громче и отчётливее. Он словно выступал со сцены, но зритель у него сейчас был один, и зритель этот сидел, закаменев в сильнейшем потрясении. – А До Мин Сок, суеверные запуганные жители деревни, не самые сладкие жизненные обстоятельства и прочее – всё это заставило тебя просто выключить все чувства, чтобы и в самом деле не сойти с ума. Разве можно научиться улыбаться, когда с детства улыбаться нечему? Разве можно искренне, до глубины души испытывать эмоции, когда запрещаешь себе что-либо чувствовать, потому что живёшь под страшным давлением, а после – во лжи, под чужим именем, в вечном непроходящем страхе разоблачения?
– Замолчи… – дрожащими губами еле слышно прошептал Хён Су.
Ему казалось, что Му Чжин препарирует его душу, безжалостно возвращая в прошлое и озвучивая такие вещи, от которых он снова начал задыхаться.
– Хватит… Замолчи… – беззвучно повторял Хён Су, не отдавая себе отчёта, что разошедшийся репортёр его просто не слышит.
А Му Чжин и впрямь его не слышал. Его несло. Он размахивал руками, словно что-то писал в воздухе, на ходу поправляясь и словно пробуя на вкус витиеватые фразы для будущей статейки: