– Но при этом, друг мой, ты лучше многих, с позволения сказать, обычных людей, которые могут засмеяться, заплакать, разозлиться без особых усилий, с пол-оборота. Да… Подумать только: в деревне, опустошённой и запуганной дьяволом по имени До Мин Сок, нет того, кто бы не провинился перед тобой, Хён Су. Все превратились в монстров. По разным причинам: от страха, под влиянием старосты, от невежества. И только ты остался человеком. Поэтому я уверен: всё вернётся. Теперь ты научишься чувствовать и выражать эмоции. Дело времени. Вообще-то ты уже вполне себе чувствуешь, скрытный проходимец! – Му Чжин погрозил ему пальцем. – Я сразу это понял. Меня не проведёшь!
Хён Су зажмурился, пережидая подкативший к горлу приступ и стараясь глубже дышать.
Пройдёт, сейчас пройдёт… Лишь бы Му Чжин наконец заглох!
Ким Му Чжин вдруг перестал раскачиваться на стуле, выпрямился и склонился к Хён Су. В его тоне появились назидательные нотки:
– Но ты не задирай нос! Слышишь, Хён Су? Сомнений нет – ты придурок. Однако абсолютно нормальный придурок. Не хуже и не лучше других. И за это я тебя люблю. Давай ещё выпьем, а?
Сглотнув царапающий горло ком, Хён Су одним махом осушил свой стакан, резко выдохнул и поднялся со стула.
– Хватит! На сегодня достаточно.
Он потянул слабо упирающегося журналиста в спальню и помог ему устроиться на неразобранной постели. Ничего. Этот эстет сегодня и так поспит. А ему нужно было остаться одному. Просто позарез.
Когда он уже выходил из комнаты, Му Чжин вдруг приподнялся на кровати и неожиданно трезвым голосом проговорил:
– Может, оно и к лучшему, а, Хён Су?
– Ты о чём?
– Что ты память потерял.
Утихший было приступ снова сжал рёбра.
– Ты начинаешь жить с чистого листа. Самим собой. Настоящим… – Му Чжин плюхнулся на постель, зевая и приговаривая: – Настоящим, да. Это ж здорово, как ни крути…
Журналист сладко похрапывал на всю квартиру, а Хён Су стоял на балконе, оглушённый его словами. Сон не шёл, но дышалось свободно: ночной воздух был свежим, северный ветер задувал прямо на балкон. И теперь, немного успокоившись, Хён Су заново перебирал в голове и переосмысливал сказанное Му Чжином.
Ребёнок, выросший в дефиците внимания, общения и любви? Да, наверное, так. И даже не наверное, а точно так.
Ну Му Чжин, глашатай истины…
Хён Су не помнил себя до десяти лет. После – да, но что было в первый десяток лет его жизни, вспомнить не мог, как ни старался. Самое раннее ясное его воспоминание – это блуждание по лесу, как в лабиринте. Как он оказался далеко от дома – неизвестно. Он трясся от страха и брёл между деревьями наугад, голодный и уставший. И вдруг рядом с ним возник отец, отчего-то своим появлением напугавший его ещё сильнее.
С этого воспоминания и начался отсчёт. Словно сознание Хён Су, выключенное по какой-то причине, включилось именно тогда, в лесу. От нервного потрясения, надо полагать.
А что было до? Наверное, там была мама. Её Хён Су не помнил совсем. Только её голос, одну-единственную фразу, непонятно как застрявшую в его голове: «Я спою тебе, Хён Су. Спою, чтобы остаться с тобой, когда меня не будет рядом». Запись маминой колыбельной на кассете была его единственным бесценным сокровищем. Он бесконечное количество раз прокручивал её, силясь вспомнить лицо мамы, её внешность, – и не мог. Но не терял надежды: слушал и слушал. Никто не смел ни брать кассету в руки, ни слушать запись. Это была его святыня, которой он лишился, оставив сумку с вещами в ресторане господина Но Ман Сика…
От мамы не осталось ни одной фотографии: отец уничтожил всё, связанное с ней, когда она ушла. Хотя это он говорил, что жена исчезла, не сумев принять его любовь и его сущность. А на самом деле…
Почувствовав спазм в груди, Хён Су закусил кулак и заставил себя не думать о том, как ему рассказали о теле матери, найденном вместе с другими жертвами серийного убийцы До Мин Сока.
До Мин Сок.
Пожалуй, единственный человек, которого Хён Су помнил во всех деталях, был его отец. Помнил вплоть до запаха сырой рыбы. Или перекиси водорода, как определил Хён Су, уже будучи взрослым. Так от отца пахло постоянно. Так пахло в его подвале, где стояла огромная ржавая клетка и где До Мин Сок запирал провинившегося сына или дочь для наказания. Именно по этой причине Хён Су не мог себя заставить есть сырую рыбу и с большим трудом, далеко не сразу привык к морепродуктам, и то после термической обработки, когда ненавистный запах менялся.
Образ отца накрепко, будто шабером{?}[Шабер – ручной или механический инструмент для обработки поверхностей металлических изделий, притупления кромок, нанесения рисунков и надписей.] по мягкому металлу, врезался в его память. Высокий, жилистый, с цепкими руками, в неизменной чёрной рубашке навыпуск, с длинными волнистыми волосами и холодным, непроницаемым лицом. Ещё Хён Су запомнил красно-чёрные поводки фирмы «Hound dog», которые часто видел в руках До Мин Сока. Он тогда ещё думал, что отец волонтёрствует в каком-нибудь питомнике и хотел как-нибудь попроситься туда с ним, но тот никогда в разговоре не упоминал собак, да и собаками от него не пахло. А вот сырой рыбой – постоянно.
От этих воспоминаний Хён Су передёрнуло. Он сходил на кухню, выпил стакан воды и вернулся на балкон: там ему было легче дышать и думать.
Над крышами занимался блёклый городской рассвет.
Любил ли его отец? Иногда Хён Су казалось, что да. А может, ему просто отчаянно хотелось, чтобы любил. Во всяком случае, До Мин Сок никогда этого не говорил и не показывал. Не обнимал его, как отцы обнимают своих детей. И часто разглядывал сына с таким странным изучающим видом, будто оценивал какую-то вещь, отчего Хён Су становилось не по себе.
Новость о том, что До Мин Сок был убит, а не свёл счёты с жизнью, не вызвала у Хён Су никаких эмоций. Наверное, он просто очень устал от отца. Ведь До Мин Сок не оставлял его даже после смерти, то и дело призраком возникая рядом, наблюдая за ним и даже разговаривая. Мало того – отец повадился являться к нему и во снах. Как будто ему мало было мучить сына в реальности! Но как только Хён Су начал видеть в свои снах Чжи Вон, отец исчез. И Хён Су с запозданием понял: она защищала его. Защищала от отца, воспоминаний о нём и его призрака!
– Отец, прошу, уходи. Я хочу просто жить. Жить дальше. Пожалуйста, уходи…
Хён Су сказал это отцу в ярком, с мельчайшими подробностями сновидении, когда Чжи Вон впервые поцеловала его. Сама. И До Мин Сок ушёл. По какой-то причине он отступил и оставил сына в покое. По какой? Хён Су не хотел думать об этом. И не думал.
В спальне завозился и что-то сказал Му Чжин. Хён Су прислушался, но хозяин квартиры, видимо, всего лишь на минуту проснулся и тут же снова захрапел.
Пару дней назад они ужинали в кафе: он, Му Чжин и Хэ Су, которая сообщила, что уезжает в Европу. Для Му Чжина это было ударом. После он долго не мог успокоиться, плакал, метался и искал утешения у брата девушки, которая, как он считал, бросала его.
Однако Хён Су не было жаль Ким Му Чжина. Не маленький. Переживёт. И дождётся Хэ Су. Ничего катастрофического не случилось. И сестру можно было понять: после всего пережитого она просто не была способна тут же строить какие-то отношения, ей требовалось время и расстояние, чтобы прийти в себя. Му Чжин ждал восемнадцать лет. Подождёт ещё. А Хэ Су к нему вернётся. Хён Су не сомневался в её чувствах к журналисту – её первой и единственной любви. Но сперва ей требовалось обрести себя, обрести истинную свободу. В том, что у неё получится, Хён Су тоже не сомневался и радовался за неё, в самом деле радовался.