Ком подкатывает к горлу, слова застревают. Мне нечего сказать сейчас.
— Давайте поговорим в доме, — предлагаю я.
Матушка чуть не падает, закатывает глаза, её лицо будто покрыли мелом, отец одной рукой подхватывает её, как пушинку, и мы заходим в дом. Мои слова не сулят добрых вестей.
В камине, единственной части нашего дома, выложенной из камня, тлеют остатки дров, из-под крышки котла выбирается приятный аромат мясной похлёбки, подначивая мой живот урчать. Рассказываю всё, опуская одну единственную деталь — письмо.
Матери, которая всё реже выходит на улицу, внутри дома становится легче. Выслушав мой рассказ, она уже сама начинает придумывать оправдания:
— Лин же писала, что приедет. Возможно, это просто не тот караван.
— Ну, следующий караван в Лесные Холмы будет не раньше конца месяца, — замечает отец. — С числами у неё никогда проблем не было.
Всё ещё не верит отец, но я уже не вмешиваюсь. Приободрённая мать делает за меня всё сама. А отец то и дело, отвечая на её додумки, бросает на меня пронзительный взгляд, словно спрашивая: «Ты что-то скрываешь, сын?» Вслух же ничего не произносит.
Семейное празднество пролетает мимо меня. Различные мысли не дают покоя, и я не могу веселиться со всеми, отказываясь от хмеля. Да и родители подавлены отсутствием любимой дочери. Деревенские друзья и знакомые пытаются их растормошить, но под этой крышей прямо сейчас нет места радости.
На рассвете я собираюсь, быстро сгребая свои накопления и несколько самых ценных рисунков. Вещей немного, легко помещаются в заплечную сумку. Туда же на всякий случай запас вяленого мяса и лепёшек на несколько дней. Перемещаюсь по дому аккуратно, чтобы не потревожить гостей, но в дверях меня окликают сонные родители.
— Уходишь, Рен? — смотрит на меня матушка, потирая глаза руками.
— Да, — просто киваю.
Слова не нужны. Они сразу понимают причину.
— Найди её, сын, — мрачно произносит отец, кладя огромную ладонь на моё плечо. — Если что-то случилось, позаботься о ней. Ты — старший!
Выдерживаю его строгий взгляд. Отыщу. Обязательно.
— Возвращайтесь вместе, сынок. Заклинаю, возвращайтесь! — всхлипывает мать.
Прижимаю её к себе, такую маленькую, словно ребёнка, нежно целую в морщинистую щёку.
— Здесь всегда будет ваш дом. Возвращайтесь, — повторяет она. — Хочу ещё увидеть вас, пока земля не забрала меня в свои объятья.
— Вернусь, матушка, — обещаю ей, глядя в серые печальные глаза.
Она целует меня несколько раз. Смотрит, но ничего не говорит, словно понимает, что расставание будет долгим. Видно, знала всё ещё вчера и специально обнадёживала отца. Мы смотрим друг на друга, надеюсь, что не в последний раз, но в спину почему-то звучат такие слова:
— Прощай, Рен, да хранит тебя лес, да поможет тебе природа!
Стискиваю зубы, хочется повернуться, но если сделаю это, то не смогу сделать следующий шаг. Через несколько минут ныряю в шумные и такие родные Лесные Холмы с Западных Ворот, понимая, что увижу родное селенье ещё не скоро.
Базарная улица пронзает деревню насквозь, словно стрела умелого лучника мишень. Сейчас здесь слишком людно, я мысленно прощаюсь и срезаю по переулкам. Так путь будет длиннее, но времени уйдёт меньше. Из-за каравана на центральной улице не протолкнуться.
Уйдя с Базарной я, подобно кошке, иду тихими переулками, двигаясь быстро, хоть и знаю, что караван отбудет лишь на восходе следующего дня. И как местные кошки, я хорошо знаю все короткие пути. Обходя невыложенные камнем топкие места после недавнего дождя, улавливаю сладостный аромат свежих лепёшек и сразу решаю заглянуть к их создательнице.
Она только вынула из каменной печи противень, и пряный запах заполонил округу, привлекая внимание местных. У неё торговая палатка на Базарной, но пекарню держать там накладно, поэтому быстроногие мальчишки за медные орионы или выпечку таскали туда корзинки пополняя запасы для торговли.
— Спасибо, бабушка Ита, — улыбаюсь я седовласой почти беззубой старушке, обменяв один орион на хрустящую румяную сдобу.
— Заходи, Рен, всегда рада тебя видеть! — отвечает она улыбкой, показывая остатки зубов, и смотрит на монету. — А что так много? Меньше нет? У меня сдачи нет.
— Забегу, бабуля, — киваю в ответ с лёгким поклоном, чтоб не разнести навес, а сам не знаю, когда это свершится вновь. — Вот тогда и сдачу дашь.
Миную ещё одно шумное место. На небольшой площадке между домами побогаче разбили с разрешения старейшины временный рынок. Редкие для Лесных Холмов дома с первыми каменными этажами. Местным толстосумам не по статусу столько ходить, а последствия в виде дождя и грязи могут запачкать их одежды. Шум, гам, выкрики людей, называющих цену, звон монет при расплате. На несколько мгновений погружаюсь в этот несмолкающий гвалт, несмотря на свои крупные размеры, подобно ручью, текущему сквозь камни, огибаю быстро снующий народ. Но для меня такой медленный. И опять ныряю на безлюдную тропу между домов.