Я любила шоколад. Я вообще была той еще сладкоежкой, однако Костю мне не обойти. Он питается исключительно сладким. Ну, и фаст-фудом иногда. И с таким нездоровым питанием ему удается сохранять свое тело подтянутым. Чертов метаболизм.
Пока грелся чайник, я рассказала Косте об утреннем инциденте с Аней.
— Эта девчонка катится по наклонной вниз, — он угрюмо покачал головой. — Ее нужно немедленно вытаскивать из этой пропасти, иначе все закончится хреново.
Как будто я это не осознаю.
— Может, посадить ее под домашний арест? — я достала из верхнего ящика две кружки и налила нам чай.
Костя распаковал шоколадку, отломил одну линию долек и разом запихнул в рот. Ухмыльнувшись, я поставила перед ним кружку.
— Сахар?
— Ага, — чавкая, энергично закивал он.
Я поставила на стол сахарницу, и Костя зачерпнул три чайные ложечки. Ну точно заядлый сладкоежка. Есть шоколад и запивать его сладким чаем.
— Попа-то не слипнется? — расположившись на соседнем стуле, усмехнулась я.
— Ты за мою попу не волнуйся, — Костя громко отхлебнул чая. — Скорее у нашего Хранителя появится чувство юмора, чем она утратит свою шикарность.
— Скромность в тебе никогда не умрет.
— Туше, — он с деловитым видом поднял кружку.
Я рассмеялась.
Присутствие Кости, безусловно, разрядило обстановку. Мы разместились в гостиной. Костя включил телевизор и, не найдя ничего путного, остановился на канале «ТНТ». Сейчас шел сериал «Универ. Новая общага».
— Бесит меня эта Семакина, — высказался Костя, раскинув руки по спинке дивана. — Вечно тупит. Как и эта блондинка… как ее там?
— Маша, — улыбнулась я, возвращаясь к фолианту.
Сев по-турецки, я подобрала шариковую ручку и поместила ее конец между зубов.
«Малум»… что же это может быть?
— Ну вот. Точно. Маша. Такая глупая. И что в ней симпатичного? — продолжил болтать Костя. — Вечно намалеванная ходит. Девушка должна гордиться тем, что дала ей природа, а не прятать естественную красоту за тоннами косметики.
— Это вы — парни — на словах так говорите. А в жизни вам подавай как раз таки намалеванных, — подметила я.
— Неправда, — он резко нахмурился. — Я бы никогда не стал встречаться с девушкой, для которой внешность значит все.
— О, — я вновь растянула свои губы в улыбке. — Тогда… почему ты мутил с… — я закатила глаза к потолку, вспоминая имя той брюнетки, — с Мариной?
Это было шесть-семь месяцев назад, но я до сих пор помнила сногсшибательность той девушки. Высокая, длинноногая. Она была фанаткой группы Кости, и как-то получилось, что они сошлись на концерте «Killers ghosts». Их отношения закончились примерно через две недели так же внезапно, как и начались.
Я заметила, что мой вопрос заставил Костю смутиться.
— Но я не был влюблен в нее. Она мне нравилась.
— А как же естественная красота? — я пытливо приподняла бровь и прикусила губу, чтобы не засмеяться над сконфуженным выражением его лица.
— Ну… мне нечего сказать.
— Эх, Костя-Костя, — я ткнула его ручкой в голень. — А такие слова говорил минуту назад.
— Тогда я думал иначе, — щеки Богданова окрасил слабый румянец. — Сейчас я не хочу никого, кто похож на Марину, или Свету. Или Катю, или…
— Поняла я, поняла. Не обязательно перечислять имена своих бывших пассий.
Аквамариновые глаза зажглись.
— Ревнуешь, Женек? — нацепив на лицо свою фирменную улыбку, он подмигнул мне.
— Я не…
— Не па-а-арься, — Костя спрыгнул с дивана и плюхнулся рядом. Притянув меня к себе, он начал трепать меня по голове. — Я принадлежу только тебе.
Поперхнувшись от такого заявления, я громко закашляла.
— Отпусти… — прохрипела, не в состоянии сделать вдох.
Из-за того, что Костя крепко обнял меня за шею, воздух не поступал в легкие, и моя голова, превратившись в гранату, у которой выдернули чеку, должна была вот-вот взорваться.
Высвободившись с трудом, я вперила в него одичавший взгляд.
— Что… что ты несешь? Что значит твое: «Я принадлежу только тебе»?! — я все еще задыхалась, но теперь от обуревающей меня негодования.
— То и значит, — ответил бесстрастно и, почесав затылок, взглянул на книгу перед нами. — Есть успехи?
— Не увиливай от темы! — я шлепнула его по руке.
Костя отдернул ее, будто бы ему больно.
— Зачем бьешь? Что я такого сделал?
Он не понимает?!
— Костя, нельзя шутить такими вещами, — я старалась дышать умеренно. — Приколы есть приколы, но не забывайся. Не разбрасывайся подобными заявлениями направо и налево.
— То есть, я пустозвон? — он изогнул бровь.
— Я… этого не говорила. И я вовсе не считаю тебя пустозвоном. Но, Костя, чувства — это не шутки.
— Я знаю. Я действительно считаю, что принадлежу тебе, — его непоколебимый, ровный голос ввел меня в ступор. — А ты принадлежишь мне.
Подняв на меня свои светлые глаза, Костя обезоруживающе улыбнулся.
— Разве нет?
Я на самом деле не могла понять, было ли это частью очередного представления, или же он говорил серьезно. Для меня было неприемлемо так легкомысленно относиться к признанию в симпатии, а ведь именно сейчас это и случилось!
Но на всякий случай я решила уточнить.
— Пожалуйста, скажи, что ты просто веселишься, — почти умоляюще попросила я, утопая в бешеном сердцебиении.
Костя издал обреченный вздох и опустил плечи.
— Да не веселюсь я, Женька. Мы же лучшие друзья. Мы принадлежим друг другу.
Лучшие друзья.
Друзья.
Он имел в виду именно это, а не то, что я подумала.
Еще парочка таких случаев, и у меня начнется нервный тик.
— А ты что подумала? — его тон вновь стал игривым.
«Подумала, что ты влюблен в меня, дурак» естественно, это не прозвучало вслух.
— Ничего, — я медленно отвернула от него голову.
Мир сходит с ума? Вчера Костя заявил, что не против, если я полюблю его, а сегодня заявляет, что мы принадлежим друг другу… но как друзья. Однако говорил он так, словно имел в виду совершенно другое. Или это мне так кажется?
Боже, моей голове достаточно «пищи» для размышлений.
— Женек, ты обиделась? — дернув меня за хвост, спросил Костя.
— Нет. Почему я должна обижаться?
— Не знаю. Может, ты хочешь, чтобы мы принадлежали друг другу не как друзья?
Я закрыла лицо ладонями.
— Ты просто неслыханный…
— Кто?
— Засранец. Ты засранец, Костя.
— Есть немного, — усмехнулся он.
Вдруг я почувствовала его дыхание на своей шее и резко вскинула голову. Костя, устроившись подбородком на моем плече, смотрел в мои глаза из-под опущенных, длинных ресниц, отбрасываемых тень на его слегка розовые щеки. Сейчас он выглядел очень привлекательно…
Мир точно свихнулся!
— А ты никогда не думала о нас, как о паре?
Мне хотелось взвыть от провокационных вопросов Богданова.
— Прекращай, или я тресну тебе хорошенько, — прорычала я, скидывая его подбородок с плеча.
— Ответь, — твердо сказал он.
Придется сказать, иначе Костя не отвяжется.
— Только честно.
Зачем ему это?
Неужели…
Да быть такого не может.
Я испустила шумный выдох.
— Нет. Не думала, — я решила больше не отвечать на аналогичные вопросы, если те прозвучат, и уткнулась взглядом в фолиант.
Думать о Больтарасе, понять, что значит «Малум»…
Я повторяла это про себя вновь и вновь, стараясь не замечать перемены на лице друга.
— Нет, значит?
Я резко кивнула.
В гостиной повисла длинная пауза.
— Понятно.
Костя оперся спиной о диван, стянул с него пульт и стал щелкать каналы.
Мы больше не говорили.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Влетев в читальный зал следующим утром, я не увидела Кости. Он ушел вчера вечером и выглядел грустным, хотя после странного разговора мы немного расслабились и даже посмеялись над картинками в фолианте. С ним что-то происходило, и глубоко в душе я догадывалась о причине, однако всячески отгоняла от себя то, что нравлюсь Косте.