— Мне всегда весело, когда у тебя неприятности, — с искренним удовольствием парировала сестра, хлопнув меня по спине.
Плотно сжав губы от обиды, я дернула плечом, и Аня убрала ладонь.
— Ой-ой-ой, какие мы злые.
Рано или поздно, мое терпение лопнет.
— Куда пойдешь? — холодно спросила я, стоя спиной к Ане, плюхнувшейся на стул, на котором я сидела.
— Развлекаться и купаться с друзьями на речку. Ты же знаешь, что такое «развлекаться» и «друзья», так ведь?
— Конечно, знаю, королева остроумия.
— Вау, наша правильная Женя научилась сарказму? Не дай Бог сегодня пойдет дождь. Я планирую хорошенько оторваться со своим новым парнем Антоном. Ой, прости. Наверно, зависть пожирает тебя изнутри, что я не одна, а ты никому не нужна, да?
Я сжала руки в кулаки и склонилась над раковиной.
— Хватит быть такой стервой, Аня, — процедила, обуреваемая раскаленной злостью.
Сестра звонко рассмеялась.
— Ты, правда, считаешь меня стервой? Спасибо за комплимент.
Больше всего меня поразило то, что она говорила абсолютно серьезно.
— Что в этом хорошего? — я резко развернулась к ней. — Чему ты радуешься? Ты огрызаешься, ерничаешь, никого не уважаешь, и себя в том числе! Ты считаешь, что выросла, но ведешь себя, как маленькая, капризная девочка. Ты понятия не имеешь о том, что значит быть взрослой.
На ее лице не дрогнул ни один мускул.
— А ты, значит, взрослая? — Аня растянула губы, накрашенные ярко-розовым блеском, в ничего не выражающей улыбке.
Я раздраженно выключила воду и подошла к ней.
— Прекрати быть злой.
— Почему? — она вскинула руками. — Почему я должна становиться той, кем не хочу быть? И ради кого? Ради тебя, что ли?
— Не только. Ради мамы.
Аня закатила глаза.
— Ради папы, — мое сердце замерло.
Она вздрогнула.
— Сдались вы мне… все, — пробормотала, отвернувшись от меня.
— Не говори так, — я покачала головой.
Аня выдвинула вперед упрямый подбородок.
— Как хочу, так и буду говорить. И вообще, отойди. Ты вторгаешься в мое личное пространство.
Вот значит как?
Я хлопнула ладонью по столу и наклонилась к сестре.
— Думаешь, ты ведешь себя круто? Ни черта подобного, Аня. Пытаясь убедить всех вокруг, что у тебя все хорошо, ты лишь доказываешь, насколько все плохо.
— Заткнись, — зашипела она.
— Нет. Ты выслушаешь меня. Ты не умеешь лгать. Я вижу тебя насквозь. Я терплю все твои выходки только потому, что понимаю. Я тоже потеряла отца, — мой голос сорвался на шепот. В глазах сестры застыли слезы. — Я скучаю по нему. Не проходит и дня, чтобы я не думала о нем. Я знаю, что тебе больно не меньше, чем мне, но… ты не можешь портить свою жизнь. Папа любил нас. Он хотел, чтобы мы выросли хорошими людьми. Он старался делать все для этого. Работал, как проклятый, чтобы мы ни в чем не нуждались. Он играл и смеялся с нами, когда валился с ног от усталости. Он никогда не забывал о наших желаниях, — я смахнула слезу. — И ты не смей забывать о том, чего хотел папа.
Аня плакала, спрятав лицо в ладонях. Вот оно. Я сумела достучаться до нее. Впервые за долгое время. Слезы — главный признак того, что израненная, настоящая Аня еще борется за толстой броней безразличной ко всему девочки. Она хочет вырваться из ловушки, в которую сама себя заключила. И я помогу ей. Обязательно помогу.
— То, что папы нет с нами, не значит, что его мечта о нашем счастье ушла вместе с ним, — опустившись перед сестрой на колени, сказала я глухим голосом. — И я чувствую себя обязанной исполнить эту мечту, потому что люблю его. Я продолжаю жить и не изменяю себе ради памяти о нем.
Тело Ани сотрясала крупная дрожь. Всхлипы смешивались с прерывистыми стонами.
— Ты… — выдохнула она.
Я подняла голову и посмотрела ей в ладони, за которыми скрывалось заплаканное лицо.
— Ты такая дура, — Аня рассмеялась.
Я точно не ожидала такого ответа.
— И кто из нас ребенок, а? С таким наивным мышлением ты не сможешь жить в этом мире, — она опустила руки и сложила их перед собой. — Папина мечта, долг исполнить ее… что за фигню ты городишь?
Ее нижняя губа дрогнула.
— Папа умер. Вместе с ним умерло все. И наша семья. Ему все равно, что сейчас происходит, потому что его нет. Он умер, — вновь сказала Аня. Ее опустевшие зеленые глаза устремились на меня. — И только ты этого не понимаешь.
Опустив подбородок, Аня поднялась со стула. Растрепавшиеся рыжие волосы упали на ее красное лицо, скрыв от меня струящиеся слезы.
— Я вернусь вечером, — сестра поправила на себе голубое платье. — И не надо названивать мне каждые пять минут. Если увижу от тебя хоть один пропущенный, вообще выключу телефон.
Она ушла из кухни, оставив меня стоящую на коленях у стола.
— Аня, — я прижала ладонь ко рту, чувствуя, как наружу рвутся крики.
Я просидела на полу, не шевелясь и пуская слезы, до тех пор, пока за сестрой не захлопнулась входная дверь. Ее завтрак так и остался в микроволновке. Бодрость, переполнявшая меня еще несколько минут назад, испарилась в мгновение ока.
— Папа… — я крепко зажмурила глаза. — Почему ты оставил нас?
Обняв себя руками, я прижала колени к груди и зарыдала. Воспоминания счастливых времен оккупировали измученное вечными думами сознание.
«Вместе с ним умерло все» слова Ани прокручивались снова и снова, как заезженная пленка.
Скрипя зубами, я приказывала себе успокоиться, встать на ноги и продолжать бороться.
В жизни может произойти многое, милая. Поэтому мы должны быть сильным, чтобы все преодолеть.
Папа повторял мне это каждый раз, когда я терпела неудачу. В школе, или с дворовыми ребятами, с которыми вечно не ладила.
Каждый раз, когда мне тяжело, я вспоминаю то, что он говорил. Это помогает.
Я представляла его ласковую улыбку, колючую темную щетину и вспоминала то, как жаловалась, когда он целовал меня небритый. Я помнила теплоту его объятий и мудрые советы. Я помнила, как он трепал меня маленькую по голове, а я заливалась слезами, потому что мама делала такие потрясающие прически.
Папа был моим героем.
Нет.
Он и есть мой герой. Он будет им всегда.
Пусть нас разделяют миры, пусть я не чувствую его, не слышу и не вижу, я уверена, что он приглядывает за мной из Иного Мира.
Аня ошибается. Папа не исчез. Он существует. Недосягаемый, но реальный.
Как бы мне хотелось рассказать ей и маме о том, что, умирая, души отправляются в новое измерение и продолжают свою жизнь.
Шмыгая носом и опираясь о край стола, я поднялась на ноги. Голова раскалывалась от слез, и я поползла в гостиную за анальгином. Закинула в рот горькую таблетку и вернулась на кухню, чтобы запить лекарство.
Я поставила стеклянный стакан с недопитой водой на кухонную тумбу и собиралась переодеть джеггинсы, так как не сумела избавиться от пятен — только размазала их. Уже миновав арку, я вросла в пол, когда услышала звук бьющейся посуды.
Вернувшись, я увидела разбитую белую кружку на кафельном полу. Присев на корточки, я взяла самый большой осколок с двумя черными буквами «МИ». Отыскав взглядом два осколка поменьше с остальными буквами, я прочла имя.
«МИША».
Воздух застыл в легких.
Эта была папина кружка.
ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Как она оказалась на полу, покинув плотно закрытый верхний шкафчик?
Я обдумывала этот вопрос по дороге в библиотеку, и из-за хаотичных мыслей часто спотыкалась, потому что не смотрела под ноги. С реальностью меня связывало лишь жалящее кожу солнце. Его жар достигнет своего пика к середине дня и точно спалит этот город к чертовой бабушке.
Самым логичным из всех неразумных предположений было то, что это сделал призрак папы. Но это вариант терял выигрышность по одной простой причине, что папы не могло быть в мире живых. Я лично проводила его в Иной Мир.
Разве что… разве что он не выбрался в ночь, когда открыли Портал.