Вскоре сияние поглотило его целиком.
— Не могу… — до меня донесся надрывающийся голос отца.
Я стояла оцепеневшей статуей, растворяясь в отчаянии и своем бессилии. Куда испарилась моя решимость? Я сделала вдох — резкий и глубокий, такой, словно он был последним — желая вернуть утраченное бесстрашие, хотя бы его толику, чтобы помочь папе.
Меня пронзило копьем всесильного горя, когда когти проделали дыру в куполе, окутавшем его мощное тело. Этим куполом был папа. Он сдерживал зло внутри себя, не позволяя добраться до меня. И Больтарас ранил его.
— Нет! — закричала я и, отдавшись во власть воспламенившийся ярости, побежала вперед.
— Не лезь! — кричала душа папы.
Больтарас сделал еще одну брешь в окутавшем его сиянии.
Снова и снова, он рвал в клочья моего отца, и с каждым ударом я замедлялась, и конце концов рухнула вниз бесполезной грудой костей и изнывающей плоти, поцарапав колени, и с широко распахнутыми глазами смотрела вперед. Больтарас пихал в свою черную, бездонную пасть рваные куски света — того, чем был мой папа.
Он поглощал его в себя.
Он убивал его.
Нет.
Папа уже был мертв.
Я сидела в ожидании услышать его голос, или того, что кто-то потреплет меня по плечу и скажет проснуться.
— Папа! — завопила я, когда из помещения исчез последний свет.
Нет. Не может быть. Его больше нет.
Пусть это окажется очередной игрой моего подсознания, изрядно покалеченного всем произошедшим. Пусть будет чем угодно, но не правдой. Правдой, которая раздробила мое сердце, разнесла в пух и прах душу, и ее осколки с мучительной, адской болью впились в органы и раскрошились на более мелкие кусочки и стали кромсать их, разрывая изнутри.
Боль заглушила все в этом мире, и мне просто захотелось исчезнуть вместе с тем, кого я не смогла спасти. Хотелось уничтожить себя всеми способами.
Он должен был обрести покой, но я отняла у него единственную надежду на спокойную вечность.
Нет, нет, нет, нет, нет, шептало мое сознание.
Здесь что-то не так.
Я не могла потерять его. По-настоящему потерять.
Рычание Больтараса напомнило о том, что жизнь продолжается, и сейчас все очень и очень паршиво.
— Папа, — вместе с шепотом на выдохе я выпустила то, что копила в себе, то, что было скрыто от меня за непробиваемой стеной.
Возведенная крепость рухнула, сдерживаться больше не имело смысла.
Я пробужу в себе монстра.
Я стану пламенем Ярости и сотру в порошок Зло.
Со свирепым криком я запрокинула голову и превратила себя в огонь. Я заполнила невиданной мощью каждый миллиметр своего тела. Я впитывала энергию из воздуха, который стал раскаленным. Мои распахнутые глаза устремлялись на плавящийся от Алмазного пламени потолок. Огонь разъедал материал, словно кислота живую плоть.
Огонь был повсюду. Я чувствовала его. Я была им.
Оно билось в истерике, как и моя душа, нетерпеливо желая испепелить Сущность. Я ждала. Я впитывала в себя больше силы.
Этого мало.
От Больтараса не останется и пепла. Клянусь.
Взметнувшийся поток бешеного огня устремился к монстру. Ему не увернуться. Не от этой атаки. Я вложила весь свой гнев и боль потери. С диким ревем Алмазное пламя пронзило его широкую грудь, обтянутую серой толстой кожей.
Я кричала, высвобождая воистину неконтролируемую, нескончаемую силу. Не описать словами, как хорошо и одновременно невыносимо мне было. Огонь поглотил меня всю, без остатка. Он сжигал мое сознание. Он стал моей кровью.
Я не видела своих ладоней и пальцев, которые держала перед глазами. Они исчезли в белом пламени. Я наслаждалась протяжным, раскатистым ревов Больтараса. Моя сила была повсюду, и как бы он ни пытался, ему не удавалось отмахнуться и разорвать ее. Огромный поток Алмазного пламени пронзал Малума, расшатывая его, и монстр упал на пол. Яркий свет выжег ему глаза, оставлял черные пятна на теле. Огонь пожирал его, разъедал кости.
Спасенья нет.
Выкуси, сволочь. За папу.
Даже когда исполинских размеров Сущность растворилась в пламени, я не могла успокоиться.
— Женя! — сквозь крики, принадлежавшие мне, я услышала голос Кости.
— Папа, — беспомощно оседая вниз, я уперлась ладонями, которые все еще покрывало пламя, в пол.