— Умри же!
Проклятье! Меня услышал самый опасный зверь — человек. Тут могло повезти, ко мне пришёл бы нормальный, но не повезло… на мой крик прибежал какой-то маньяк, в чьих глазах горит фанатичная одержимость, рот растянут в ехидной ухмылке, с губы свисает слюна, капает мне на грудь… как же мерзко и противно…
Он что-то самодовольно говорит, я его не понимаю.
Кинжал в руке уже занесён, сейчас стальное лезвие устремится ко мне! Страшно и обидно… Вот так быстро закончится мой путь в этом мире? Инстинктивно протягиваю к убийце ладони, жмурюсь, не желая видеть, как острый клинок вонзится мне в грудь…
Резкий ледяной порыв ветра, от неожиданности открываю глаза, и вижу, как голова маньяка с противным чавком отделяется от шеи, с глухим стуком падает на землю да откатывается куда-то в сторону. Из ровной раны, будто голову отрубили бритвенно-острым клинком, хлещет кровь, тело заваливается набок, окончательно упокоившись в траве.
Проклятье! Что произошло?! Теперь я ещё и весь в крови. Горячей… она хоть немного согревает, но это ненадолго. Она быстро остынет, начнёт вонять и точно привлечёт голодное зверьё!
На меня накатывает слабость, глаза против моей воли закрываются, и я проваливаюсь в забытье…
— Галфал!
Маленький восьмилетний кадир отвлекается от затачивания ножа и поднимается со скамьи на зов.
— Адари, — улыбается он и машет рукой.
Галфал подбегает к сестре. В правой руке она держит меч в ножнах, левой — прижимает к груди закутанного в тряпьё младенца.
— Это кто? — удивляется Галфал, тыча ножом в сторону находки.
— Твой новый брат, — усмехается сестра. — Нашла его в лесу без сознания.
Она скрыла от младшего, что рядом валялось обезглавленное тело человека — одного из когтей Даррата — судя по ритуальному кинжалу, который культист так и не выронил. Сжимал мёртвой хваткой.
— Брат? Адари, не лучше ли отнести его к людям? — осторожно спрашивает Галфал.
— Он не кадир, — соглашается сестра, — но и не человек. Явно полукровка, но какой-то странный. Пойдём в дом. Его надо согреть. Да и покормить, когда очнётся.
— Странный? — Галфал семенит за сестрой к хижине.
— Да, — Адари кивает, переступив порог. — У него левый глаз, почти как у нас с тобой. А правый — почти как у галамиров.
— Точно, странный, — Галфал чуть улыбается. — Тогда пусть остаётся.
— Спасибо, что разрешил, мелкий, — сестра смеётся, взъерошивает волосы брата, затем, пройдя в спальную комнату, осторожно опускает младенца на свою койку и укрывает волчьей шкурой. — Останься с ним, Галфал. Я схожу в деревню, за припасами и лошадьми.
— Зачем? — удивляется брат. — Мы уезжаем?
— Да, — Адари тяжело вздыхает, понимая, что придётся открыть младшему часть правды. — За младенцем явно охотятся, а когда найдут у нас, жди неприятностей. Понимаешь?
Она направляется к выходу.
— Угу, — Галфал кивает ей вслед. — Только будь осторожна.
— Я помню, братик, — развернувшись, улыбается Адари на прощание.
Прихожу в себя. В воздухе витает аромат каких-то пахучих трав посреди запаха дерева, смолы и чего-то ещё. Чувствую, что лежу на чём-то мягком. Я укрыт и мне тепло. Меня не сожрало зверьё — уже хорошо.
Медленно открываю глаза. Так, меня унесли из леса, принесли в какой-то дом или хижину. Надо мной обшарпанный, закопчённый потолок, меж брёвен которых торчат вперемешку ветки, хвоя и сено.
— А… ты очнулся уже, — слышу мальчишечий голос, а затем надо мной нависает вихрастая голова. И первое, что бросается в глаза — это взгляд пацана. Алые, с бордовыми прожилками роговицы и щёлочки кошачьих зрачков.
— Ты действительно странный, — продолжает говорить пацан, с интересом разглядывая меня, а до меня только сейчас доходит, что я прекрасно понимаю его речь. — Ты ведь младенец ещё, а совсем не плачешь.
Умный какой!
— Ты, наверное, голоден.
Конечно, голоден! Мой живот тоненько, но требовательно урчит.
— Но… — он улыбается, — если б ты хотел есть, ты бы плакал, как все обычные младенцы.
Ещё и издевается!
— Ладно, — он встаёт и уходит, я слышу его голос справа, — сейчас принесу тебе поесть. Заодно, проверим кое-что.
Что он собрался проверять, экспериментатор хренов? Где-то в глубине дома что-то гремит — пацан роется среди посуды. Наверняка глиняной. Вряд ли у них есть стеклянная. Про фарфор и хрусталь так вообще говорить не стоит.
Мальчишка возвращается минут через три с продолговатым кувшинчиком, закупоренным пробкой. Эт что он мне принёс? Алкоголь? Да ну нахрен. Я и в прежней жизни был трезвенником, а сейчас — в теле младенца — тем более… Стоп! В прежней жизни? Какой? Силюсь что-то вспомнить, но в голове пусто… Проклятье!