— Здравствуй, дружище, — проговорил он с пьяной усмешкой и припал к его лицу мокрыми губами, — ты ведь мой друг? Миша, а Миша? Друг ты мне или нет?
— Эка ты, братец, до чего накачался, — усмехнулся Беркутов, — винищем от тебя на девять миль несет.
— Эй, вы, черр-ти! — обернулся, покачиваясь, Пересветов к сидевшим у стола людям, — знакомьтесь с моим наилучшим другом!
Люди, сидевшие у стола, приподнялись со своих мест. Первым к Беркутову подскочил белобрысый юноша в сапогах бутылками, синем сюртуке и в вышитой рубахе навыпуск. Вышитый подол рубахи торчал сзади из-за разреза его сюртука острым углом и напоминал собою сорочий хвост.
— Купеческий племянник Петр Петрович Верешимов, — шумно расшаркался он перед Беркутовым, — ближайший родственник Ивана Иваныча Верешимова.
И, пожав руку Беркутова, он отошел к столу. Вслед за ним к Беркутову подошел черноволосый, долгий и прыщавый, одетый так же, как и первый, но только без сорочьего хвоста сзади. Он тоже шаркнул ногами и буркнул:
— Купеческий племянник Тихон Никешкин.
— Тихон с того света спихан, — расхохотался Петр Петрович.
— Этот племянник у меня лесу две десятины купил за семьдесят пять целковых, — сообщил Пересветов Беркутову и полез целоваться к Тихону.
Очевидно, все они были в градусах. Беркутов поглядел на синие облака дыма.
— Вы бы, свиньи, хоть окно-то отворили, — сказал он, не обращаясь ни к кому в особенности и распахнув настежь оба окна комнаты. — Чайком ты меня угостишь? — обратился он к Пересветову и похлопал его по спине.
— Тебя? Друг… Конечно… Дуняша! — крикнул тот.
В комнату вошла смешливая горничная, вносившая вещи Беркутова.
— Дуняша, самовар! — приказал Пересветов.
Долгоногий Тихон затянул во все горло:
Петр Петрович ни с того ни с сего расхохотался на всю комнату.
— Этот племянник у меня лесу две десятины купила, — снова сообщил Пересветов Беркутову, показывая на зевающего Тихона.
горланил тот.
— Ты чего это закружил-то? — спросил Беркутов Пересветова.
— Так, — отвечал тот, — сердце у меня, друг-приятель, сосет. К разоренью я ведь иду. Через год мне крышка! Продадут именье-то мое! Вот я с горя и кружу. Пропадать, так уж пропадать!
Пересветов внезапно рассмеялся.
«Э, да ты крепок!» — подумал про него Беркутов.
Но Пересветов уже не смеялся и глядел перед собою широко раскрытыми и полными страха глазами. Лицо его сразу побледнело.
— Тошнехонько мне, — простонал он, крутя головою, и тотчас же крикнул:
— Тихон, друг, водки! Ты меня любишь!..
— Этот племянник у меня лес купил, — снова сообщил он Беркутову.
— Тишка, прислуживающий, и мне пива! — загоготал Петр Петрович.
Он, очевидно, привязывался к Тихону. Но тот благодушно налил и ему.
Беркутов покачал головою.
— Будет тебе водку-то глушить, — сказал он Пересветову и отобрал у него рюмку. — Пей лучше со мною чай, ты и без того пьян, как два сапожника. Или не хочешь ли сельтерской?
— Друг… сельтерской, — простонал Пересветов и, плача, полез к Беркутову целоваться, — сельтерской, — шептал он всхлипывая, — сельтерской…
XIII
Дуняша внесла самовар и поставила его на стол, опростав место из-под пустых бутылок.
Тихон, глядя на нее, размахивал руками и пел:
— Да вы что, куделью, что ли, торгуете? — спросил его Беркутов и, повернувшись к Дуняше, добавил: — А вы, голубушка, принесите сюда поскорее шесть бутылочек сельтерской.
И он вручил горничной деньги.
Тихон стал заваривать чай. Очевидно, он был здесь за хозяйку. Петр Петрович, чуть покачиваясь, ходил по комнате, виляя сорочьим хвостом. Между тем, в комнате совершенно стемнело. Дуняша принесла сельтерскую, откупорила бутылка и зажгла лампу. Пересветов с жаждою пьяного выпил залпом три стакана. Тихон подал Беркутову стакан чаю.
— Мы не куделью торгуем, а лесом, — сообщил он ему. — Куделью его тетка занимается, — показал он рукой на Верешимова.
Беркутов поглядел на Тихона и рассмеялся.
— Эко вы вспомнили. Я ведь об этом с вами в третьем году еще говорил!