Беркутов ухватил его за талию.
— Да что ты, дурак! — бешено крикнул он.
Пересветов припал к нему на грудь.
— Светлый, — прошептал он чуть слышно.
Его точно чем сварило. Долговязые ноги Пересветова поползли по полу.
— Дурно, — усмехнулся Беркутов бритыми губами, — вот, черт, допился! Дайте-ка ему водицы!
Тихон услужливо подал Беркутову воды.
— Давно вы тут с ним кружите? — спросил Беркутов.
— Вторые сутки, — ответил Тихон и отошел к столу.
— С чего это с ним! — спросил Верешимов.
— С чего? Вторые сутки водку дуют и еще спрашивают, с чего, — отвечал ему Беркутов сердито.
И он стал прыскать в лицо Пересветова водой. Тот замотал головой и замычал. Беркутов осторожно опустил его в кресло и вставил в его зубы край стакана. Пересветов сделал несколько глотков и открыл глаза.
— Эко ты допился, черт, — сказал ему Беркутов и шутливо похлопал рукой по его колену.
Пересветов несколько оправился.
— Это меня коньяк доехал, — сказал он с кислой усмешкой, — мы тут чего-чего только не пили. Коньяк это меня.
Тихон налил себе и Верешимову по рюмке водки.
— А тебе больше пить нельзя, — сказал Беркутов Пересветову. — Слышишь, ни под каким видом нельзя, если не хочешь ни за грош сгинуть.
И он многозначительно поглядел в глаза Пересветова.
— Я не стану, — отвечал тот и хлебнул из стакана чай, — я теперь протрезвел.
— То-то, протрезвел, — погрозил ему пальцем Беркутов.
— Господа, хоровую, веселенькую, — предложил Верешимов и, не дожидаясь ответа, подскочил к столу, виляя сорочьим хвостом, и, позвякивая рюмкой о рюмку, запел визгливым тенором:
Он замолчал, оборвав песню. В их комнату кто-то постучался.
— Войдите, — проговорил Беркутов.
Дверь распахнулась, и в комнату быстро вошел, позвякивая на ходу шпорами, становой пристав Пентефриев.
— О, да как тут у вас весело, — говорил он, здороваясь с присутствующими и обегая стол. — И вы здесь? — усмехнулся он, пожимая руку Беркутова.
— Пьянствую, — отвечал тот тоже с усмешкой.
— Садитесь, гости будете, — пригласил Пентефриева Пересветов к столу. — Водочки, коньячку, чего душа хочет!
— Я уж, если позволите, водочки, отечественной, — суетился Пентефриев около стола, наливая себе рюмку.
Верешимов и Тихон тотчас же примкнули к нему.
— А слыхали новость? — говорил между тем Пентефриев, прожевывая бутерброд. — Трегубов-то, говорят, выплыл. — Пентефриев пробежал глазами по всем присутствующим. — Как же, выплыл, говорят, я хоть сам не видал, но слышал. И знаете, где выплыл? Как раз, говорят, против усадьбы Столешникова на перекате. По соседству с вами, — кивнул он головою Беркутову.
Тот не пошевелил и бровью. «Вот он все куда гнет, — подумал он, — однако, это все-таки неприятно».
— Что же, — проговорил он вслух, — это хорошо, найдете труп, может быть, отыщете и убийцу.
— Не легко его отыскать, — вздохнул становой — ох, как не легко! — И он стал разглядывать свои усы, оттопырив верхнюю губу. — Хитер, видно, мальчик-то попался, — добавил он через минуту.
— Да, не дурак, должно быть, — заметил Беркутов.
— Прямо-таки девяносто шестой пробы мошенник, — заявил Пересветов. — И я через него, анафему, сколько стыда принял, — расставил он руки, — ведь у меня в усадьбе обыск-то был. Буду я помнить его мерзавца. Жена и по сей поры нездорова от страха да от конфуза.
— Легко ли, — согласился и Тихон.
— Неужто так-таки никаких следов нет? — спросил Пентефриева Верешимов.
— Никаких-с, никаких-с, — вздохнул тот.
— А ведь какую уйму-то денег упер — двести тысяч, — снова сказал Верешимов.
— Да рано-поздно, а он скажется, — проговорил Тихон, — от крови он никуда не уйдет. Кровь за ним следом пойдет и везде его сыщет. На дне моря она его сыщет, кровь-то человеческая! Это уж поверьте моему слову.
Разговор пошел лениво. «А он недаром сюда заглянул, — между тем, думал Беркутов о Пентефриеве, — что-нибудь он здесь вынюхивает, что-нибудь непременно вынюхивает!» Он покосился на Пересветова. Тот сидел в своем кресле довольно спокойно и глядел на носки своих сапог.
Но что всего удивительней, — наконец, заговорил Пентефриев, — так это то, что Трегубова ведь не сонного убили. Не сонного, это ясно: Трегубов-то в халате был, потому что из всех его вещей только одного халата и не хватает. А если он в халате был, следовательно, не спал. Вот что удивительно! Каким образом он, имея под руками двенадцатизарядное ружье, не сумел защититься от негодяя? Вот где задача-то! Тут ведь, стало быть, целая ловушка приготовлена была.