Лианэй проснулась на рассвете. Над ней склонился Ким.
— Вставай, сестренка, уже утро. Надо торопиться. Завтрак на столе, я вернусь через полчаса.
Спустя тридцать минут эльф вошел в комнату сестры, одетый в дорожный костюм. За спиной — длинный меч, на поясе колчан с боевыми стрелами.
— Ты готова? Тогда в путь.
Через четверть часа Киммерион и Лианэй выехали со двора маленького лесного домика. Ехали молча.
Лиа рискнула нарушить молчание лишь вечером, на привале у костра.
— Ким, объясни мне, наконец, что происходит? — слегка дрожащим голосом осведомилась она.
— Мы бежим, — со спокойной усмешкой пояснил Киммерион. — Сама понимаешь, отец от своего не отступится, а князь, как известно, бастардов не жалует. Здесь тебе не жить. Да ты ведь и сама хотела сбежать, небось, попрощаться заехала?
— Но ты-то почему бежишь со мной?
— Лиа, или ты сказала что-то, не подумав, или решила меня обидеть, — покачал головой эльф.
— Прости, но…
— У меня же нет никого, кроме тебя, сестренка, — улыбнулся Ким. — А так и ты целее будешь, и я с ума сходить от страха за тебя не буду.
— Но куда мы едем?
— В Империю Людей, разумеется. Лучше бы, конечно, на Север, но в объезд Империи дорога займет около года, а у нас нет этого времени. Я подумал — в Париас лучше не ехать, к оркам и соваться нечего, про Жестокие Пустоши я и вовсе молчу, как и про Сэйкарон[5]… Поедем через Империю, в Мидиграде задержимся, родишь, придешь в себя, и отправимся на север уже втроем.
— Ким, но у нас нет ни денег, ни документов! Вообще ничего…
Вместо ответа эльф снял с пояса кошель и показал сестре.
— Здесь сто золотых имперских марок. А таких кошельков у меня три. Документы тоже есть.
— Но как же я буду рожать без мужа? У людей это не принято, а мы едем в их Империю…
— Кто сказал, что у тебя нет мужа? У тебя есть муж, — криво улыбнулся Ким. — В документах стоят имена Киммериона ан Илленмиль и Лианэй ан Илленмиль, состоящих в законном браке. К счастью, мы с тобой не очень похожи, только глаза одинаковые, но разве люди это заметят?
— Какая у нас фамилия?!?
— Прости, — мягко улыбнулся эльф. — Просто первое, что пришло в голову. Кроме того, мне кажется, будет справедливо, что твой ребенок будет носить имя своего отца.
Лиа подошла к брату, села рядом и обняла его. Они были одни, вдвоем против всего мира, но не сомневались, что победят.
До этого момента Ким все помнил прекрасно. Впрочем, богатая на приключения дорога тоже не забылась. А вот те три месяца, что они прожили в Мидиграде, словно бы кто-то слегка подтер ластиком. Воспоминания были смутные, туманные и обрывочные. Какие-то отдельные моменты эльф помнил хорошо — исхудавшую Лианэй с большим животом, грубое лицо управляющего на плантациях подземных уровней, где Ким делал самую грязную работу за две серебряных марки в неделю, постоянно летящее в их с сестрой адрес оскорбительно-презрительное «нелюдь», холодную комнатушку в общинном доме…
А потом произошло то, что Киммерион с содроганием вспоминал все эти годы. Его жестоко избила банда отморозков, когда он в поисках хоть какого-нибудь заработка скитался по второму уровню Нижнего города. Кое-как добравшись до дома, Киммерион потерял сознание, а на следующий день не смог встать с постели. Нужны были лекарства, но денег на них не было — всего огромного даже по столичным меркам капитала в триста золотых марок брат с сестрой лишились на третий день пребывания в столице — золото отобрали стражники. Как и документы.
Лианэй в отчаянии обратилась за помощью к Мамаше Динки — толстой отвратительной бабе, жившей в комнате напротив и порой предлагавшей мало-мальски привлекательным девушкам возможность быстро заработать денег. Динки согласилась дать Лиа возможность заработать, но каким образом! Сказав, что у нее есть «идеальные» клиенты, она привела трех парней, которые забавлялись с девушкой сначала по очереди, потом вместе, заставляя Кима на все это смотреть. В память эльфа навсегда врезалась фраза одного из них: «Ай да Мамаша Динки! Какой товар! Когда еще удастся отыметь брюхатую нелюдь!».
Когда они ушли, Лиа, не глядя на брата, сказала: «Зато у нас теперь есть две золотые марки…», а, подняв на него глаза, вскрикнула — густые золотисто-каштановые волосы Киммериона стали наполовину седыми.
Как девушка не потеряла после этих издевательств ребенка — неизвестно. Разве что Мерцающая Звезда берегла зачем-то несчастное дитя…
От самоубийства Кима тогда спасло лишь понимание того, что Лианэй без него погибнет.
С того дня в доме периодически появлялась еда, на которую не хватило бы его заработка. Трижды себя презирая и проклиная, эльф старался не думать откуда Лиа достала деньги.
Потом был рейд Шестого Департамента. У эльфов не было имперского гражданства, да и каких-либо других документов… Впрочем, в участке Ким и Лиа впервые за очень долгое время досыта поели, а полицейские, видя откровенно выпирающий живот девушки — она была на двенадцатом месяце[6] — принесли ей одеяла, подушку и матрац.
Через три дня за ними пришли. Четыре неброско одетых человека предъявили полицейским какую-то бумагу и забрали всех не-людей, в том числе Кима с сестрой. Возле участка стояла закрытая карета, в которую аккуратно усадили Лианэй и вежливо, но твердо — Киммериона. Так они попали в ООР, Отдел Особых Расследований, Тринадцатый Стол Имперской Канцелярии.
События следующих двух месяцев память воспроизводить отказывалась напрочь. Дальнейшие воспоминания — обустроенная по вкусу Кима комната, он сидит на полу, рядом лежит Лиа. Исхудавшая, уже без живота, очень бледная и спокойная. Мертвая.
Все, что эльф помнил о последующих двух годах в застенках Тринадцатого Департамента, можно описать скупой, почти ничего не выражающей фразой — глава ООР ставил над ним какие-то эксперименты. Подробностей эльф, к счастью, не помнил. Следующий отрезок времени Киммерион вновь потерял из памяти.
Очнулся Ким в подземной камере. Он был голоден. В камеру бросили человека. Неожиданно клыки эльфа удлинились, он разорвал горло жертвы, с головы до ног перемазавшись в крови. Так Киммерион понял, что стал вампиром.
Много лет Ким провел в этой камере. Через день ему кидали пищу, а когда охрана его не видела, он развивал в себе новые способности и учился ими управлять. А когда представился удобный момент — сбежал.
В душе Киммериона жило лишь одно чувство — жажда мести. Он люто ненавидел Александра Здравовича, и знал его тайну. Но для мести нужны были возможности, а сейчас их не было.
Воспоминания отхлынули. Эльфу хотелось кричать, выть, кататься по полу от душевной муки, но больше всего ему хотелось посмотреть в глаза Здравовича за миг до его смерти и спросить: «За что?»
Через некоторое время Ким забылся тяжелым сном. Впереди было много дел, и ему нужны были силы.
Глава III. Бастард его жены…
Последний раз проведя по лезвию полутораручного меча точильным камнем, Мантикора попробовал ногтем остроту клинка и удовлетворенно улыбнулся. То, что надо. Он еще не знал, кому уготовано обагрить меч своей кровью, но чувствовал только, что в первый раз сталь нового клинка согреет кровь эльфа. Ненавистная раса!
На поляну, посвистывая, вышел высокий темноволосый человек лет сорока. Его пронзительные серые глаза окинули пристальным взглядом полуэльфа, вкладывающего новый меч в ножны.
— Талеанис, ты помнишь, о чем я тебе говорил два года назад? — спросил темноволосый.
— Да, Растэн. Ты говорил, что придет день, когда мне нужно будет самому выбирать в этой жизни путь, — тотчас погрустнев, отозвался Мантикора.
— Вот он, этот день. Но, прежде чем наши дороги разойдутся — возможно, навсегда — я хотел бы тебе кое-что рассказать и кое-что передать, — легендарный мастер клинка Растэн Чертополох сел на камень напротив полуэльфа.
— Мне это не нравится, — пробурчал Талеанис себе под нос. Впрочем, у Растэна был отличный слух.
— Что именно?
— Вычурность и образность твоей речи, — мрачно пояснил юноша — а по меркам смешанной крови, Мантикора был очень юн.
5
В Париасе процветает работорговля, Жестокие Пустоши — места, подвергшиеся изменению Варпа (энергии Хаоса), в Сэйкароне власть в руках Церкви Мазуса, неприемлющей не-людей. Ким ошибался только насчет орков — зеленокожие, несмотря на давнюю вражду с эльфами, беременной женщине помогли бы. (прим. автора).