– Сколько лет?.. – Охотник обрывает себя. Он настороже. Он не верит всему, что я ему говорю, и это хорошо. Он не знает, что в тот же день я убила всех людей в той деревне. Не знает, но, возможно, подозревает.
Пепел. Все, что осталось – это маленькая девочка в красной накидке в деревне из одного пепла.
– Мне было четыре года, – отвечаю я на его незаданный вопрос. – Я ничего не знала о детях фей или магии. Я просто хотела быть с мамой.
Его пальцы нежно сжимают мои. Жалость – ее так легко вызвать. Этакая отдушина.
– Как долго я спала?
– Почему ты была в башне? – игнорирует он мой вопрос, возвращаясь к своему первоначальному.
– Потому что они устроили мне ловушку.
– Под «ними» ты имеешь в виду своих сестер?
Я киваю.
– И теперь ты жаждешь мести.
Я начинаю улыбаться, холодно и расчетливо.
– Да, – говорю я и вдруг понимаю, что за запах меня смущает. Аромат, затмевающий все остальные, пронизывающий и всеобъемлющий. Это страх, страх моих сестер. Моя улыбка становится шире. – Они знают, что я иду.
– Ты хочешь их убить?
– Каждую из них.
Он поднимает руку и нежно касается моей щеки. А потом говорит, и его слова – словно пощечина:
– Я был не прав. Ты ничем не отличаешься от них. Ты такая же скверная и развратная.
Мне вдруг становится трудно глотать. Его слова больно задевают меня. Я не хочу быть лучше, нет, не хочу. Я не хочу быть хорошей. Я хочу ему нравиться.
– Я так человечна, – растерянно говорю я. – Эти чувства… они не дают мне ясно мыслить.
– Человечна, – повторяет он, качая головой. – А ведьмы ничего не чувствуют?
– Феи, – поправляю я его. – Мы прекрасно умеем чувствовать, вот только слишком рано узнаем, что чувства мешают магии.
– Чем меньше ведьма чувствует…
– …тем сильнее ее магия, – заканчиваю я фразу, которую фея-мать прежде проповедовала как мантру.
Она ходит взад-вперед перед детьми, которые выстроились в ряд. Фея-мать беспрестанно говорит о силе и ненависти. Она останавливается перед самой младшей и почти нежно приподнимает ее подбородок.
– Любовь – худшее из чувств. Она делает вас слабыми, уязвимыми, не дает вам ясно мыслить. А кто такая слабая, уязвимая фея?
– Мертвая фея, – едва слышно отвечает крошка. Она не может смотреть в глаза феи-матери, никто не может. Кроме одной.
– Верно, – фея-мать отворачивается, идет дальше и останавливается перед вызывающим взглядом. – Думаешь, для тебя в этом мире есть любовь?
Девочка молчит. Сердца других начинают трепетать от страха. Они боятся наказания.
Фея-мать поднимает брови.
– Люди… – начинает девочка.
– Люди – бессердечные твари! – перебивает фея-мать. – Они не знают пощады, и поэтому мы не щадим никого. Мы не делаем различий между невиновными и виноватыми, потому что, кто бы сегодня ни был одним, завтра станет другим. – Фея-мать направляет взгляд в окно башни, из которого видна вся Пандора. Сегодня она, кажется, решает простить непослушание сопротивляющихся. – Мир снаружи – не что иное, как игровое поле, а мы – персонажи. Правила просты: их нет. – Она снова поворачивается к детям: – Сила и ненависть. Мы не щадим никого.
– Ледяная ведьма…
– Раньше ее звали иначе, – шепчу я.
– Она самая могущественная из всех еще живых ведьм, – размышляет он, глядя на меня. – Должно быть, ты была настоящим монстром, если была настолько могущественна, что даже она боится тебя.
Он ненавидит меня? Тогда почему держит меня за руку? Мои пальцы крепче цепляются за него.
Не отпускай меня!
– Все, чем я была когда-то, потеряно. Магия будто забыла меня. Она больше не подчиняется моему зову… – Это был блеск? В его глазах? – Из-за этого я чувствую странные вещи.
– Любовь? – насмешливо говорит он.
– Ты мне нравишься, – честно отвечаю я. Он безрадостно смеется. Блеск исчезает так же быстро, как и появился, и я не знаю, не показалось ли мне это.
– Ты ничего не знаешь о любви.
– Это единственное… единственное, чего я так и не узнала. Ни одна из нас. Независимо от того, сколько власти дает магия, в одном она нам отказывает. В возможности любить и быть любимыми. – Прежде чем он успевает что-то ответить, я поспешно продолжаю: – Все, что я знаю о любви, это слабые воспоминания четырехлетней девочки, которая смотрит, как умирает ее мать.
И вместе с ней погибло мое сердце. Вместе с ней умер ребенок, осталась только фея.
– Научи меня любить! – прошу я.
Он вырывает у меня руку, словно обжегшись.