Чекисты «первого призыва» создали долговременную традицию беспощадного отношения к арестованным и осуждённым. Молодые чекисты набора рубежа двадцатых-тридцатых годов, знавшие о порядках периода гражданской войны понаслышке, тем не менее очень легко и истязали, и отправляли на тот свет «классовых врагов». Так, в Барабинском окротделе полпредства ОГПУ по Сибкраю в 1930 г. начинающие оперативники А.Г. Луньков и К.К. Пастаногов назначались в наряды по приведению в исполнение многочисленных приговоров над «кулаками»; Луньков семь лет спустя, став видным оперработником, постоянно участвовал в расстрелах в бывшем Каинске, переименованном в Куйбышев. В декабре 1933 г. чекист-практикант Ленинск-Кузнецкого горрайотдела ОГПУ Н.С. Шеин (десять лет спустя дослужившийся до начальника Кемеровского сельского РО НКВД) минимум дважды входил в расстрельную группу горотдела, казнившую за эти два «захода» шестерых осуждённых.
Случалось, что иногда рядового чекиста брали на «смотрины»; так, уполномоченный Топчихинского райотдела УНКВД по Запсибкраю А.С. Кюрс 19 октября 1934 г. присутствовал при казни осуждённого начальником РО НКВД М.П. Бирюковым – своим непосредственным руководителем, причём в акте о расстреле особо оговаривалось, что имярек только «присутствовал». Возможно, его использовали и в качестве охранника. Точно так же тренировали и фельдъегерей: начальник пункта связи Гурьевского райотдела УНКВД по ЗСК И.К. Шахминкин 8 июля 1935 г. «присутствовал» при расстреле осуждённого[58].
Известные сведения о политических казнях по Западной Сибири, кстати, позволяют опровергнуть официальное число расстрелянных в 1933 г. по всему СССР, обнародованное ещё в начале 90-х годов – 2.157 человек. Оно абсолютно недостоверно – как оттого, что в него совершенно не включили уничтоженных тройками ОГПУ по Западно-Сибирскому, Восточно-Сибирскому и Дальне-Восточному краям, так и в связи с занижением количества казнённых по отдельным полномочным представительствам. Так, только по двум главнейшим политическим делам, сфабрикованным в 1933 г. ОГПУ Запсибкрая, было расстреляно народу немногим менее, нежели даёт основательно уже вошедшее в научный оборот значение – 2.157 человек: по «белогвардейскому» заговору арестовано около 1.800 человек, в том числе несколько сот человек расстреляно, а по «заговору в сельском хозяйстве» осуждено 2.092 человек, в том числе казнено 976. А ведь были в Западной Сибири в 1933 г. и другие расстрельные дела, пусть и не такие масштабные. Также следует учесть, что новейшие исследования учитывают 464 расстрелянных в Ленинградской области за 1933 г., а официальный чекистский отчёт – только 313[59].
Комендатуры на хозрасчёте
Местные палаческие расходы оплачивались из краевого центра. Так, 5 мая 1931 г. нарсудья Барнаула обращался в крайсуд: «Мною за погребение уплочено 25 рублей, которые и прошу выслать». Лиц, осуждённых краевым судом, полагалось расстреливать комендатуре крайсуда. В 20-е годы так и было, хотя, например, в Центрально-Чернозёмной области в конце 1920-х гг. расстрелами лиц, осуждённых окружными судами, ведали сотрудники ОГПУ. А в 1930-х гг. большую часть осуждённых казнили именно работники комендатур при полпредствах ОГПУ и оперсекторах, а также чекисты-оперативники и милиционеры. В расстрельной практике наличествовали элементы хозрасчёта. Ведомственные финансовые интересы охранялись строго – чекисты берегли копейку и за свои услуги не забывали спросить с судейских коллег.
Например, в июне 1934 г. Омский оперсектор ОГПУ получил от Запсибкрайсуда (через старшего нарсудью Омска) 50 руб. на возмещение расходов по расстрелу трёх человек, которых казнили три работника комендатуры оперсектора. Таким образом, процедура стоила чекистам недорого – менее 17 рублей за одного расстрелянного. Нацисты, как известно, с родственников осуждённых брали деньги за процедуру казни и кремации. Советское государство ограничивалось вычетом за услуги адвокатов. Так, в октябре 1932 г. по приговору Запсибкрайсуда был расстрелян 22-летний Н.В. Пренев, скосивший гектар пшеницы и овса, а также похитивший урожай с 30 соток картофеля. На основании циркуляра Наркомюста № 200 с него предварительно было взыскано в пользу защитника 50 рублей[60].
58
Тепляков А.Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД... С. 243; ГАНО, ф. 1027, оп. 8, д. 23, л. 482, 491, д. 31, л. 53, д. 39, л. 51.
59
Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 28, 29; Бережков В.И. Питерские прокураторы. — СПб., 1998. С. 178; Папков С.А. Сталинский террор в Сибири 1928-1941. — Новосибирск, 1997. С. 94-96.