В 1937-1938 гг. тройка УНКВД по Новосибирской области не раз выносила решения о расстреле по групповым делам, «но осуждённые после этого длительное время допрашивались, так как следствие не было закончено, решение тройки в отношении этих лиц было приведено в исполнение через месяц и даже больше со дня его вынесения». По распоряжению начальника управления НКВД по Новосибирской области некоторые из осуждённых к высшей мере заключённых на долгое время оставались в живых и использовались как свидетели обвинения, если соглашались оговаривать тех, кто отказывался признаться. Задним числом оформлялись расстрелы и тройкой УНКВД по Саратовской области.
Нередко смертный приговор не исполнялся вовсе, причём причины такого милосердия оценить обычно можно только приблизительно. В начале 1920-х годов в сибирских губернских чека не была приведена в исполнение заметная часть смертных приговоров. Всего за 1920 г. томские чекисты расстреляли более 230 чел. (из числа реабилитированных в 1990-е годы лиц), а в отношении ещё 39 осуждённых приговоры не были исполнены. В самом начале января 1920 г. в Новониколаевске были приговорены к смерти по одному делу комвзвода РККА Н.М. Левин и дезертир Г.Ф. Мясников-Дальский, похитивший у него документы, – последнего расстреляли, но относительно Левина находившийся тогда в Новониколаевске полпред ВЧК М.С. Кедров дал указание – уже после приговора – доследовать его дело. В итоге Левин был освобождён и возвращён в армию. Случалось, что одному и тому же человеку смертный приговор выносился неоднократно. Е.А. Бабинчук была Новониколаевской ЧК «за службу в колчаковской контрразведке» осуждена первый раз к ВМН 20 мая 1920 г., но расстреляли её после повторного приговора, состоявшегося 13 января 1921 г.[16]
Активно вмешивались в судебные решения партийные власти. Нередко благодаря этому смягчалась участь осуждённых коммунистов. В 1920 г. сотрудник Томской РТЧК А.А. Маркин был осуждён к расстрелу, но уже в декабре того же года его освободили по октябрьской амнистии. Секретарь югославской секции при Томском губкоме РКП(б) Мариус Циприяни был в 1920-м арестован и осуждён к расстрелу с последующей заменой на тюремное заключение; в 1922 г. его выслали за пределы РСФСР. В начале декабря 1921 г. Сиббюро ЦК РКП(б) сочло возможным передать на поруки товарищей по партии некоего партийца Подпорина, которого Омская губчека осудила к расстрелу, а в конце июня 1922 г. освободило также приговорённого к высшей мере наказания коммуниста Макарова.
Часть осуждённых к высшей мере уцелела в 1920-1922 гг. на Алтае. Например, 13 августа 1920 г. Алтгубчека приговорила к ВМН жителя с. Енисейск Бийского уезда К.А. Горохова – как организатора ячейки «Крестьянского союза», к тому же вооружённого наганом. Возможно, его пощадили и освободили (нескоро, лишь в январе 1923 г.) как провокатора, поскольку несколько месяцев спустя Горохов был принят в компартию.
Случалось, что центральные власти приказывали задерживать исполнение смертных приговоров над определёнными категориями осуждённых. Так, 25 марта 1921 г. ВЧК разослала в свои местные органы циркуляр, приостанавливавший расстрелы осуждённых латвийских граждан – «до особого распоряжения ВЧК».
Процесс преобразования ВЧК в ГПУ привёл к мораторию на исполнение многих смертных приговоров. В конце 1921 г. Иркутская губчека приговорила к смертной казни Д.О. Тизенгаузена, бывшего вице-губернатора Якутии, но довольно скоро его освободили. Жена белого офицера Анастасия Шлюцер, осуждённая в июне 1921 г. Челябинской губчека за побег из концлагеря и распространение прокламаций, в итоге не была казнена именно из-за реорганизации[17].
Быстрое окончание «Большого террора» после совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. оказалось спасительным для значительного числа арестованных. Как показал на допросе бывший оперативник отдела контрразведки УНКВД Запсибкрая Л.А. Маслов, к осени 1937-го камеры в «особом корпусе» новосибирской тюрьмы № 1 были переполнены, а учёт арестованных – запутан. Некоторых это обстоятельство спасло: просидев забытыми под замком много месяцев, они пережили период массовых казней и вышли на свободу. В тюрьмах Ленинграда к середине ноября 1938 г. находилось 12.330 заключённых, из которых 2.529 были уже осуждены местной тройкой. Многие были приговорены к расстрелу, но уцелели благодаря ликвидации тройки и признанию её последних постановлений недействительными. Новый нарком Л.П. Берия специально разъяснил начальникам местных управлений в телеграмме от 22 декабря 1938 г., что все приговоры к высшей мере наказания, вынесенные до 17 ноября, подлежат отмене[18].
16
Архив УФСБ по НСО, д. п-872, т. 1, л. 86-87, д. п-8440, л. 184, д. п-20843, л. 13, д. п-20838, л. 59, 60; РГАНИ, ф. 6, оп. 2, д. 585, л. 182; Боль людская. Книга памяти репрессированных томичей. Т. 4. — Томск, 1994. С. 2D0, 308; Т. 5. — Томск, 1999.
17
Олех Г.Л. Кровные узы... С. 35; Отдел специальной документации управления архивным делом администрации Алтайского края (ОСД УАДААК), ф. р-2, оп. 7, д. п-24332, т. 16, л. 260; ГАНО, ф. 1146, оп. 1, д. 59, л. 43; ф. 1096, оп. 1, д. 419, л. 144, 344.
18
Центр хранения архивных фондов Алтайского края (ЦХАФАК), ф. п-312, оп. 1, д. 7, л. 221; Архив УФСБ по НСО, Д. п-3593, т. 2, л. 461; Бережков В.И. Питерские прокураторы. — СПб., 1998. С. 191; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 тт. 1927—1939. — Т. 5. Кн. 2. 1938-1939. — М., 2006. С. 571.