– Девочка моя, я в Москве. Торчу в пробке на Кольцевой. Скоро буду.
– Ой, как хорошо, – обрадовалась Надя.
– Что хорошего может быть в пробке? – удивился Ерожин.
– Хорошо, что ты в Москве, глупенький. Я очень не люблю, когда ты далеко. А сейчас мы рядышком, – засмеялась жена.
Именно из-за Нади он тогда боялся начинать разговор в квартире на Фрунзенской набережной. Конечно, им владели чувства эгоиста. Правда о Фатиме больнее всего могла ударить по супруге Аксенова, Лене. Ерожин застрелил ее дочку. Но из всех членов семьи, ставшей для подполковника близкой, Над я была ближе всех. Петр Григорьевич осознавал, что его рассказ сильно подействует, но что произойдет столько событий, он предвидеть не мог. Елена Николаевна замкнулась и ушла в себя. Она не плакала, не жаловалась, а как-то сжалась и перестала говорить. Если к ней обращались, она пыталась отвечать односложными словами. Марфа Ильинична, проникнувшись к невестке за дни их «заточения» в нахабинском доме удивительной симпатией, старалась Лену поддержать, доказывая, что рыжая Фатима – совершенно чужой и вредный для их семьи человек, убила жениха Любы, ранила мужа Веры.
– По крови она моя родная дочь. Если бы она росла с нами, я уверена, что преступницей никогда бы не стала, – ответила Елена Николаевна и больше на эту тему говорить не желала.
Люба сразу уехала в вологодскую деревню к родителям убитого Фони, чтобы там переварить и осмыслить выпавшее на семью горе. Аксенов-старший ушел в длительный запой. Надя, выслушав рассказ Ерожина, сделалась бледная как мел:
– Я заняла чужое место в жизни, – тихо проговорила она и исчезла.
Девушка имела отдельное жилье. Это была квартирка ее подруги. Подруга работала в институте иностранных языков, и ей удобнее было жить поблизости, у родителей на Гоголевском бульваре. Надя получила ключи и оплачивала коммунальные расходы. Адреса и телефона у Ерожина не имелось. Не то чтобы Надя их скрывала, просто в те дни было не до того. Когда отсутствие девушки стало слишком долгим, Ерожин заехал к Аксеновым и попытался узнать Надин адрес. Но Вера дежурила в больнице возле Севы, Люба уехала в вологодскую деревню, а Елена Николаевна помочь не смогла. Она попыталась полистать свои записные книжки, но безрезультатно. Ерожин поехал в ЦКБ. Отыскал там Веру и получил телефон Нади. Адрес Вера не знала. Телефон не отвечал. Тогда Ерожин по номеру, через друзей с Петровки, нашел и адрес. Квартира оказалась на Речном вокзале. Петр Григорьевич несколько раз и в разное время приезжал туда, но ему не открывали, и признаков жизни за железной дверью он не слышал. Ерожин отыскал подругу Нади и вместе с ней поехал на Речной. Квартира оказалась пуста. Оглядев ее, Петр Григорьевич понял, что девушка туда в ближайшие дни не заходила. Тогда он решил заехать еще раз к Аксеновым. Для розыска невесты нужно было найти хоть какой-нибудь след. Петр Григорьевич надеялся отыскать ее записную книжку или письма друзей с обратным адресом. Но в доме Аксеновых его ждало неожиданное известие. Марфа Ильинична общалась с Надей несколько дней назад. Бабушка имела с внучкой телефонный разговор, но старая генеральша о нем забыла. Надя просила не волноваться за нее. Сообщила, что прекрасно проводит время, отдыхая у своих друзей. Ничего больше Марфа Ильинична сообщить не могла. Адрес друзей Надя не назвала.
Двадцать пять дней подполковник редко выходил из дома. Водки он не пил, нормально не ел, а сидел в кресле возле телевизора и смотрел все подряд, не понимая, что происходит на экране. Лицо Ерожина поросло щетиной и стало землистого цвета, глаза потухли. Прошло около месяца с момента исчезновения девушки.
Когда Надя, загорелая и отдохнувшая, позвонила в его дверь и Ерожин открыл, она его не узнала. Вглядываясь в изможденного старика, девушка решила, что не туда попала. Раньше она у Петра Григорьевича никогда не была, а адрес списала у афганца Батко, охранника отцовской фирмы.
– Я, наверное, ошиблась, – нерешительно проговорила Надя и хотела повернуть обратно, но вдруг заметила на поросшем седой щетиной лице сияющие ерожинские глаза.
Где пропадала Надя эти долгие дни, она не говорила, а он не спрашивал. Петр Григорьевич вспомнил их совместную ночь и грустно улыбнулся. Он вел себя как ребенок, прижимался к Наде до рассвета, словно боясь, что она исчезнет. С того дня они жили вместе. Ерожин начал есть за троих, сбрил щетину и через неделю вернул свою обычную форму, только в его белобрысом бобрике внимательный глаз мог заметить легкую седину.
Затор никак не рассасывался. Петр Григорьевич вглядывался вперед и скоро увидел причину задержки – искореженный «Москвич» и перевернутый «Мерседес». Кто-то из новых богатеньких, у которых шоферское мастерство заменяет наглость, пошел на обгон и не справился со скоростью. Сотрудники дорожной инспекции делали свои замеры. Рядом стоял реанимобиль, и свободным оставался лишь один ряд. В этот ряд, словно селедки в сеть, мешая друг другу, тыкались машины. Миновав затор, Ерожин с облегчением вздохнул и нажал на газ. Вдавив затылок водителя в подголовник и обгоняя отечественную автотехнику, «Сааб» полетел по освободившейся трассе.