— Здесь живет столяр Ланц? — спросил он.
— Проходите, — сказала молодая женщина с черными блестящими глазами, стиравшая в чане детское белье, и указала мокрой рукой на открытую дверь в соседнюю комнату.
К. решил, что он попал на какое-то собрание. Толпа самой разношерстной публики заполняла средних размеров комнату в два окна, по верху которой, почти под потолком, шла галерея, также полностью забитая людьми, где они могли стоять только сгорбившись, упираясь головой и плечами в потолок; на вошедшего никто не обратил внимания. Для К. там было слишком душно, он вернулся обратно и сказал этой молодой женщине, видимо, неверно его понявшей:
— Я спрашивал столяра, которого зовут Ланц.
— Да, — сказала женщина, — заходите туда, пожалуйста.
К., возможно, и не послушался бы ее, если бы женщина не подошла к нему и не сказала, взявшись за ручку двери:
— Мне надо закрыть за вами, больше туда никому нельзя.
— Очень разумно, — сказал К., — и так уже слишком много навпускали.
Но затем все-таки вновь вошел в комнату.
Между двух людей, беседовавших у самой двери — один из них обеими руками, вытянутыми далеко вперед, делал движения, которыми отсчитывают деньги, а второй пристально смотрел ему в глаза, — протянулась рука; она схватила К. Это был маленький краснощекий мальчуган.
— Идемте, идемте, — говорил он.
К. пошел за ним; оказалось, что в этой беспорядочно роящейся толпе все-таки был узкий свободный проход, возможно, разделявший две партии, за это говорило еще и то, что в ближайших рядах и справа, и слева почти не было таких, кто бы повернулся к нему лицом, — он видел лишь спины людей, чьи речи и жесты были адресованы только людям из их партий. Большинство было в черном; преобладали старые, длинные и обвисшие, парадные сюртуки. Только эта одежда и смущала К., иначе бы он принял все это за какое-нибудь политическое окружное собрание.[7]
В противоположном конце зала, куда привели К., на очень низком и тоже переполненном людьми подиуме стоял торцом к публике маленький столик, и за ним, близко от края подиума, сидел маленький, толстый, шумно сопевший мужчина, который в этот момент разговаривал с другим, стоявшим за его спиной (этот стоял, опершись локтями на спинку стула и скрестив ноги), и очень смеялся; временами он выбрасывал вверх руку, карикатурно кого-то изображая. Мальчику, который привел К., нелегко было представить свой отчет. Он уже дважды, стоя на цыпочках, пытался что-то нашептывать, но человек сверху не замечал его. Только когда один из стоявших наверху, на подиуме, обратил внимание на мальчика, человек за столом обернулся к нему и, нагнувшись, выслушал его тихий доклад. Затем человек вытащил часы и бросил на К. быстрый взгляд.
— Вы должны были явиться один час и пять минут тому назад, — сказал он.
К. хотел что-то ответить, но не успел, так как едва только человек произнес свои слова, как в правой половине зала поднялся всеобщий ропот.
— Вы должны были явиться один час и пять минут тому назад, — повторил человек, повысив на этот раз голос, и бросил быстрый взгляд теперь уже и вниз, в зал.
Ропот тут же стал громче и лишь постепенно, поскольку человек ничего больше не говорил, затих. Теперь в зале стало намного тише, чем было, когда К. вошел. Только люди на галерее не прекратили отпускать свои замечания. Они, насколько можно было различить в полутьме, в пыли и испарениях, скопившихся вверху, кажется, были одеты похуже, чем стоявшие внизу. У некоторых были с собой подушки, которые они прокладывали между головой и потолком, чтобы не затекала голова.
К. принял решение больше наблюдать, чем говорить, поэтому не стал защищаться от обвинения в том, что он, якобы, опоздал, и сказал только:
— Если я и опоздал, то сейчас я здесь.
Последовали аплодисменты, вновь с правой стороны. Податливые люди, подумал К.; его только беспокоила тишина в левой половине зала — как раз за его спиной, где раздались всего лишь отдельные хлопки. Он размышлял, что бы ему сказать, чтобы и этих остальных — если уж не удастся сразу всех — хотя бы на время тоже привлечь на свою сторону.
7
Вместо слов «политическое окружное собрание»