Когда вечером, в половине десятого, он входил в дом, где квартировал, в парадном его встретил какой-то парень; он стоял там, широко расставив ноги, и курил трубку.
— Кто вы? — сразу же спросил К. и приблизил к парню свое лицо: в полутьме подъезда не много можно было разглядеть.
— Я сын сторожа, уважаемый, — сказал парень, вынул изо рта трубку и отступил в сторону.
— Сын сторожа? — переспросил К. и нетерпеливо стукнул тростью об пол.
— Что-нибудь угодно, уважаемый? Позвать отца?
— Нет-нет, — сказал К. с некой интонацией извинения в голосе, словно бы этот парень сделал что-то дурное, но К. его извинял. — Ну, хорошо, — сказал он затем и прошел вперед, однако прежде чем начать подниматься по лестнице, еще раз обернулся.
Он мог бы пройти прямо в свою комнату, но так как он хотел поговорить с фрау Грубах, то сразу же постучал в ее дверь. Фрау Грубах вязала чулок, сидя у стола, на котором лежала еще целая груда старых чулок. К. рассеянно извинился за столь поздний приход, но фрау Грубах была очень любезна и не желала слушать никаких извинений, с ним она всегда готова переговорить, он прекрасно знает, что он ее лучший и любимейший съемщик. К. оглядел комнату, она вновь была совершенно в своем прежнем виде, и прибор для завтрака, который утром стоял на столике у окна, был уже убран. Все-таки женские руки многое могут тихо сделать, подумал он; эту посуду он бы, возможно, разбил на месте, но уж наверняка не смог бы вынести. Он поглядел на фрау Грубах с чувством некоторой благодарности.
— Почему вы так поздно еще работаете? — спросил он.
Они оба сидели теперь за столом, и К. время от времени запускал руку в ее чулки.
— Много работы, — сказала она, — ведь днем я принадлежу моим съемщикам, и, чтобы привести мои тряпки в порядок, у меня остаются только вечера.
— Я сегодня, наверное, добавил вам еще и дополнительную работу сверх обычной?
— То есть? — спросила она, проявляя некоторую заинтересованность; работа замерла у нее на коленях.
— Я имею в виду этих людей, которые с утра здесь были.
— Ах, этих, — сказала она, снова восстанавливая душевный покой, — с ними никакой особой работы не было.
К. молча смотрел на то, как она занимается своим чулком. Она, кажется, удивлена, что я об этом говорю, думал он, она, кажется, считает неправильным, что я об этом говорю. Тем важнее, что я это делаю. Об этом я могу говорить только с такой старой женщиной.
— Все же работы, конечно, это добавило, — сказал он затем, — но больше такого не повторится.
— Да, такое повториться не может, — убежденно сказала она и почти печально усмехнулась К.
— Вы серьезно так считаете? — спросил К.
— Да, — тихо сказала она, — но вы, главное, не принимайте это слишком близко к сердцу. Чего только не бывает на этом свете! Раз уж вы так доверительно со мной беседуете, то и я могу вам признаться, что я уж немного подслушала за дверью, да и оба эти охранника мне кое-что порассказали. Все-таки речь идет о вашем счастье, а я об этом в самом деле тревожусь, может быть, даже больше, чем мне бы следовало, поскольку я ведь просто сдаю вам в поднаем. Ну, в общем, кое-что я услышала, но не могу вам сказать, чтобы это было что-то уж такое особенно плохое. Нет. Вы, правда, арестованы, но не так арестованы, как воров арестовывают. Когда арестовывают так, как воров арестовывают, тогда это плохо, а такой арест… Он мне кажется похожим на что-то такое умственное — вы извините меня, если я какую-нибудь глупость говорю, — он мне кажется похожим на что-то такое умственное, что я, правда, не понимаю, но и не должна понимать.
— Это совсем не глупо, то, что вы сказали, фрау Грубах, по крайней мере, я придерживаюсь отчасти того же мнения, что и вы, только я оцениваю все это еще определеннее, чем вы, и считаю, что это не просто что-то умственное, а вообще ничто. На меня напали врасплох, вот что это было. Если бы я сразу, как проснулся, не дал сбить себя с толку этим отсутствием Анны, а встал и, не обращая внимания ни на кого, кто бы мне ни загораживал дорогу, пошел бы к вам, если бы я в этот раз, в порядке исключения, завтракал на кухне и если бы вы мне принесли одежду из моей комнаты — короче, если бы я действовал разумно, то ничего бы дальше и не последовало и все то, что еще только собиралось произойти, было бы задушено в зародыше. Но ведь тут оказываешься так плохо приготовлен. Вот в банке, например, там я хорошо приготовлен, там со мной ничего подобного не могло бы случиться, там у меня личный секретарь, там внутренний телефон и прямой телефон стоят передо мной на столе, там постоянно приходят люди, клиенты и клерки, а кроме того, и это главное, — там я постоянно связан с работой и поэтому бдителен; там для меня было бы просто-таки удовольствием — столкнуться с чем-нибудь таким. Но — дело прошлое, и я, собственно, вообще не хочу даже больше об этом говорить, я только хотел услышать, как вы об этом судите, услышать приговор разумной женщины, и я очень рад, что здесь мы едины. Ну, и теперь вы просто должны протянуть мне руку, потому что такое единение надо скрепить, обменявшись рукопожатиями.