Вот почему признание этого человека в суде сказалось на судьбе всех тамплиеров, особенно тех, что проживали во Франции. Будучи, так сказать, «странствующим правителем» западных земель, Гуго де Пейро руководил бесчисленными обрядами посвящения в братство, проводил собрания ордена, инспектировал замки и приорства тамплиеров в разных странах. Великий магистр в качестве основного отправителя обряда посвящения упоминается редко; если судить по 138 протоколам признаний обвиняемых на парижских слушаниях в октябре и ноябре 1307 г., то Гуго де Пейро за 22 года пребывания на своем посту сам принял в члены ордена 15 человек только из этих 138. Его имя упоминается в числе присутствовавших на церемонии посвящения еще двумя тамплиерами, одного из которых приняли в братство ни много ни мало 40 лет назад, а второго, как он выразился сам, приняли по приказу де Пейро97. Более никто из руководителей ордена не был так тесно и непосредственно связан с процедурой приема в орден новых братьев, вокруг которой, собственно, и сконцентрировались основные обвинения.
Разумеется, стоявшие на более низких ступенях иерархии тамплиеры подвергались настоящему искушению: так легко было попытаться переложить всю вину за этот непристойный обряд на столь известного человека, как Гуго Де Пейро. Все, кроме одного, из тех 15 тамплиеров, которых в орден принимал сам генеральный досмотрщик, по очереди сознавались в совершении одного или более преступлений именно по наущению де Пейро, игравшего главную роль в этой церемонии98. Подсудимые показали также, что на созванные им собрания братства он приносил некую «голову», требуя ей поклоняться. Гийом д'Аррбле, например, 22 октября сообщил, что де Пейро приносил какую-то голову, сделанную из дерева и серебра и покрытую позолотой, на два собрания братства, и братья ей поклонялись99. Даже досмотры, совершавшиеся де Пейро по долгу службы, воспринимались теперь в свете его преступности и «испорченности». Матье де Боско Одемари, приор Клиши в диоцезе Бове, показал 20 октября, что-де Пейро помешал ему отправлять церковную службу, собственноручно унеся из часовни потир и прочие церковные атрибуты100.
Признание Гуго де Пейро, сделанное им 9 ноября, оказалось для ордена при сложившихся обстоятельствах не только не менее важным, чем признание Жака де Моле, но и еще более ошеломительным. Он показал, что после принесения клятвы соблюдать Устав ордена и хранить его тайны он был облачен в плащ тамплиера и приор повел его за алтарь, где показал ему крест с изображением Святого распятия и велел отречься от Иисуса Христа и плюнуть на крест. Он с большой неохотой сделал это, однако лишь «на словах, но не в сердце своем», хотя на крест так и не плюнул, а отречение провозгласил лишь единожды. Никаких непристойных поцелуев, по его словам, во время самой церемонии не было. Однако впоследствии он многих братьев принимал в орден именно так, как описывает, а после принесения обычной клятвы соблюдать Устав и хранить тайны ордена
он отводил неофитов в укромное место и там заставлял их целовать его пониже спины, в пупок и в губы, а затем приказывал принести туда крест и говорил, что им необходимо по закону ордена трижды отречься от Распятого и плюнуть на Святой крест, однако он (де Пейро) признал, что, несмотря на его приказания, они все же делали это лишь на словах,
а кое-кто вообще сперва отказывался так поступать, хотя в итоге отрекались и плевали все. Гуго де Пейро также заявил, что «предупреждал тех, кого принимал в орден, что если бесконечно одолеет их плотское искушение, то можно утолить его с другими братьями». А говорил он это потому, что таковы были «обычаи ордена».
После этого признания инквизитор попытался еще надавить на свидетеля и спросил его, как проводили другие прием в члены ордена — так же, как он, и в соответствии с его приказами или же иначе, — и он ответил, что не знает, поскольку лишь те, кто там присутствовал, могут ответить на этот вопрос. Более того, де Пейро дал понять, что отнюдь не считает, что всех принимали в орден одинаковым образом. Похоже, здесь он попытался несколько уменьшить размах своих первоначальных показаний и свести их до описания собственного опыта, однако же королевские чиновники были весьма заинтересованы в том, чтобы показания генерального досмотрщика могли быть отнесены ко всему ордену в целом; так что, как свидетельствует судебный протокол, «позже, в тот же день» де Пейро уже утверждал, что «просто плохо понял вопрос, и поклялся, что вполне уверен в том, что всех братьев принимали в орден одним и тем же способом, и говорит это, дабы уточнить сказанное им ранее, а вовсе не для того, чтобы отказаться от своих прежних показаний». Совершенно очевидно, что для получения этого последнего признания к Гуго де Пейро были применены угрозы или пытка.
Инквизитор Никола д'Эннеза, доминиканец, обратившись затем к обвинению в идолопоклонстве, спросил Пейро насчет пресловутой «головы», неоднократно упоминавшейся ранее, и подсудимый подтвердил, что
видел ее, держал в руках и гладил на одном из собраний ордена в Монпелье, а потом он и другие присутствовавшие ей поклонялись. Он сказал, однако, что поклонялся ей лишь на словах, притворно, а не от чистого сердца; впрочем, он не может судить, искренне ли поклонялись ей другие братья. Когда его спросили, где именно находится «голова» сейчас, он сказал, что послал ее Пьеру Альмандену, приору Монпелье, однако не знает, там ли она и не нашли ли ее слуги короля. По его словам, у этой «головы» было четыре ноги — две спереди, растущие как бы от самого подбородка, и две сзади 101.
Вскоре были допрошены еще две крупные фигуры в ордене; обоих, похоже, пытали, дабы их признания тоже вошли во впечатляющее досье, уже и без того почти полное. Рэмбо де Карой, приор Кипра, видимо, входил в число посланной в 1306 г. Жаком де Моле на Запад, к папе римскому, делегации. На первом заседании суда, утром 10 ноября, он утверждал, что никогда не видел ничего дурного или постыдного в обряде посвящения в орден, разве что однажды, еще до того как сам был принят в братство, один тамплиер показал ему распятие и сказал, что нужно отречься от Христа, однако же отречения не произошло. Он утверждал, что это происходило в присутствии его дяди, епископа Карпантра. Королевских чиновников такой ответ явно не удовлетворил, потому что, судя по протоколу, допрос был приостановлен и заседание суда возобновилось лишь после полудня; вот тогда-то подсудимый и признал, что трижды отрекся от Христа при посвящении в братство и узнал, что внутри ордена разрешены гомосексуальные связи102.
Жоффруа де Гонневиль, приор Аквитании и Пуату, был допрошен 15 ноября. Он также сперва отвечал весьма неохотно. Однако затем во всем признался и сказал, что, когда ему велели отречься от Христа, он, хотя и был страшно напуган, стал спорить с принимавшим его приором, и тот сказал ему:
Делай это смело; клянусь тебе спасением души своей, что в этом ничего предосудительного нет, ибо таков Устав нашего ордена, принятый в результате того, что один преступный магистр был заключен в темницу неким султаном и никак не мог вырваться оттуда, пока не поклялся, что если обретет свободу, то непременно введет этот обычай (т. е. отречение от Христа), и все, кого будут принимать в братство, с этих пор должны будут этот обычай соблюдать. Так что имей это в виду и можешь смело поступить так.
Однако же, поскольку де Гонневиль продолжал упорствовать, приор согласился на такое условие: пусть неофит поклянется «на Святом Евангелии» молчать и не говорить никому из братьев, что его пощадили и избавили от этой части обряда. Таким образом, отрекаться от Бога ему не пришлось, а что касается оплевывания Святого креста, то, по его словам, плевок попал на руку приора, а не на распятие. Очевидно, этому приору пришлось проявить немалое терпение и снисходительность, потому что дядя де Гонневиля считался тогда одним из влиятельнейших советников короля Англии.
Судя по протоколу, Жоффруа де Гонневиля допрашивали и до того, как он предстал перед судом инквизиции, и, скорее всего, именно королевские чиновники в полном соответствии с королевским указом от 14 сентября. Он, видимо, сопротивлялся давлению, так что можно, наверное, сделать следующий вывод: его пытали, чтобы на суде получить те самые, довольно двусмысленные, признания, которые упоминались выше. «Когда его спросили, почему он сразу не сказал всю правду», он объяснил, что уже однажды исповедался во всем одному священнику-тамплиеру, и считал, что привилегия, дарованная капелланам ордена Святым Престолом, позволяет им отпускать все грехи. А потом довольно невразумительно пробормотал, что ему казалось, будто вскоре с преступными заблуждениями в ордене будет покончено.